Пионеры Вселенной

Днем, когда вернулась хозяйка Анастасия Маркеловна – вдова коллежского регистратора, высохшая, подслеповатая ворчунья, – он сказался больным и попросил сходить за газетами.

– Не все вдруг, сударь мой, не все вдруг, – шамкала хозяйка. – Вот ужо согрею самоварчик, да напою чаем с малиновым вареньем, да достану из сундука волчью шубу, да укрою вас с головы до пят – тогда можно и за газетами… А малинка – средствие верное! Мой-то, Иван Калистратович, покойник, бывало, чуть попростынет, сейчас же велит подавать чаю с малиной, да и того – под волчью шубу. А шуба у нас особенная – по наследству от свекра досталась. В ней пуда полтора весу. Пропотеете этак-то, и всю хворь как рукой сымет.

– Спасибо за заботу, Анастасия Маркеловна, – конфузясь, сказал Кибальчич, – боюсь, как бы вас не обременить.

– И… какое обременение, голубчик? Это я шутя излажу…

Через час Кибальчич уже лежал под толстой, пахнувшей затхлостью и нафталином тяжелой шубой, взволнованно просматривая свежие газеты.

В «С.-Петербургских ведомостях» о взрыве ничего на сообщалось. Только в «Правительственном вестнике», в одностолбцовой рубрике «Хроника», он отыскал скупую информацию:

«5 февраля, в 7 часов пополудни, в подвальном этаже Зимнего дворца, под помещением главного караула, произошел взрыв. При этом убито 8 и ранено 45 нижних чинов караула от лейб-гвардии Финляндского полка; повреждены пол в караульном помещении и несколько газовых труб. Приступлено к выяснению причин».

Кибальчич несколько раз перечитал сообщение. «Странно, пишут, что поврежден пол и несколько газовых труб. Можно подумать, что никакого покушения и не было… Тогда откуда же восемь убитых и почти полсотни раненых? Значит, взрыв был большой силы… Нет, тут что-то не так…»

Кибальчич опустился на подушку, прислушиваясь, как хозяйка разговаривает с кошкой. Ему было жарко и тяжело под шубой, хотелось спихнуть ее, но хозяйка могла войти.

– А вот я сейчас, Мурочка, пойду в лавку и принесу тебе ливерных обрезков с кожуркой…

Хозяйка, постучав, заглянула в комнату. Кибальчич притворился спящим. Она прислушалась и ушла. Послышался стук запираемой двери.

– Слава богу! – прошептал Кибальчич. Он сбросил шубу, натянул брюки, накинул сюртук и, сунув ноги в войлочные туфли, стал ходить по комнате. Привык к этому в тюрьме: так лучше думалось.

Ему хотелось понять, почему уцелел царь.

«Неужели взрыв был произведен не в том месте, где намечалось? А может, сила взрыва оказалась недостаточной?»

Последний вопрос особенно мучил Кибальчича.

«Неужели ошибка в расчетах? – спрашивал он себя. – И взрыв не смог потрясти своды и разрушить перекрытия?» Его смуглое узкое лицо, обрамленное густой шевелюрой и пышной бородой, побледнело, лоб покрыла испарина.

«Почему же тогда столько убитых и раненых в караульном помещении?.. Или это сообщение лживо, или я решительно ничего не понимаю в расчетах… Четыре пуда динамита должны были вдребезги разнести каменные своды, а они, как видно, целы. Целы, и деспот невредим!..»

Кибальчич был так поглощен своими мыслями, что не услышал, как пришла хозяйка. Лишь когда постучались в комнату, он вздрогнул и глухо сказал: «Войдите!»

Хозяйка, распахнув дверь, всплеснула руками:

– Батюшки! Вы поднялись? Как можно, сударь… Да на вас же лица нет! Поглядите-ка на себя – вы все в поту… Сейчас же в постель, под шубу, и разговаривать не смейте.

– Извините, Анастасия Маркеловна, – смутился Кибальчич. – Было очень жарко. Но я сейчас лягу.

– То-то же. А я ужо загляну, проверю, – усмехнулась хозяйка и, погрозив пальцем, вышла.

Забравшись под шубу, Кибальчич снова задумался. Вспомнилось, как в позапрошлом году он вышел из тюрьмы. Стоял душный, знойный день. Мимо, грохоча колесами и поднимая густую пыль, двигался военный обоз. Лошади еле везли тяжелые бронзовые орудия. На зарядных ящиках лежали тороки с сеном.

– Куда это движутся войска? – тихонько спросил прохожего.

– Знамо куда! На Кавказ! Слыхать, начинается война с Турцией.

«Опять кровопролития и бедствия. Опять голод и страдания народа… Куда же мне идти? Куда деваться? Снова в медико-хирургическую не примут. Да и на службу едва ли возьмут… Скорее всего, пошлют умирать за деспота. Нет, благодарствую!»

Кибальчич горько усмехнулся и, отойдя подальше от тюрьмы, присел тогда на скамейку у старенького дома.

Два года восемь месяцев просидел он в Киевском тюремном замке, ожидая суда. И наконец суд свершился… Все это: и одиночное заключение, и сам суд представлялись ему сейчас диким кошмаром…

Три года назад, летом 1875 года, будучи студентом Петербургской медико-хирургической академии, он получил приглашение от брата провести каникулы у него в имении, в Киевской губернии. Предложение было заманчивым, так как Кибальчич не отдыхал четыре года, с окончания гимназии. Два года он учился в институте инженеров железнодорожного транспорта, а потом увлекся медициной и второй год изучал естественные науки.