Пинка Удаче

Бессмысленно и бесполезно. Что толку яриться, получая тумаки и царапины от этого несовершенного мира, когда гораздо проще назначить в своем воображении субъективные невзгоды объективными, тем самым избавив себя от львиной доли переживаемых обид… То есть, вполне конструктивно будет уравнять в правах подлую простуду с кашлем, подобно манне небесной упавшую на прохожего, в придачу к дождю из низких грязно-серых весенних туч, и жлобские манеры постсоветского сервиса! И то и другое огорчает, и то и другое причиняет неудобства, и то и другое приводит человека в немалое раздражение, но… Исчезли тучи дождевые, улетели в сторону Балтийского моря — пусть и оставив в груди простуду с кашлем — и уже забыты навсегда! Нет жажды помнить их очертания, гнусные повадки, мстительно мечтать о распылении оных при помощи алюминиевого порошка, сброшенного на них малой муниципальной авиацией… Вы, господин Маков, всего лишь досадистая щепка-заноза из дощатого забора, преградившего путь одинокому страннику — зачем я буду мстить занозе, мерзкому собачьему лаю, порыву мокрого ветра?.. По разуму и жажда. Мне, всего лишь, нужны фотографии на визу, плюс сама виза, плюс оплаченная путевка в Париж, «восемь дней, семь ночей», включающая в себя проживание и убогий континентальный завтрак… И обувь, чтобы ноги не сбить — которые все равно будут сбиты вдребезги к концу недели, и пластыри на костяшки пальцев руки — за три-четыре дня все пройдет, а без пластырей — дольше будут заживать, дело известное… Луку показалось, что сотрудница фотоателье о чем-то спросила его… по крайней мере смотрит на него словно ожидая ответа… но — лень выныривать из грустных мечт в унылую действительность, лень пытаться понять ее слова, поддерживать пустой диалог… Переспрашивает — вот ведь досада…

— Где как. В центре прошел, а здесь — вроде бы и сгущается что-то такое, но асфальт пока сух. — Голос у Лука равнодушный и тусклый, ибо он справился с собой, ему уже действительно глубоко плевать на судьбу обитателей этой каменной конуры, на уровень их материального благосостояния и даже на судьбу файлов с его, Лука, изображением. Если ему и дальше посчастливится с поездками, то все равно придется фотографироваться заново, дабы фото, согласно требованиям визовых служб развитых демократических государств, были свежими. А службы те — ох, бдительны до пришельцев с сибирского востока, любому Кагебе фору дадут. Сейчас у Лука волосы до плеч, а завтра ему вздумается состричь их под ноль — с кем потом объясняться, кому рассказывать о роли собственных прихотей в творческой биографии? Но даже и просто хранить у себя такие файлы — огорчение сплошное, особенно для женщин, ибо сфотографированное лицо, в отличие от оригинала, не стареет, не толстеет, не покрывается новыми морщинами, пятнами и прочими сединами… Стирайте к хренам, господин Маков, вы мне никто и ваши файлы тоже.

— Что? Спасибо, непременно буду заходить.

Да, кстати говоря, ловкий ты малый, дружище Лук, правильно сказал! Для отмщения сия вежливая насквозь лживая фраза — самая лучшая, ибо она не дала этим ребятам с фотоаппаратом обратной связи, они остались в полном убеждении, что с клиентами так и надо обращаться: уверенно, жестко, обрывая на полуслове… Быстрее загнутся. А так — приняли бы меры, научились бы уступать и улыбаться…

Дело сделано, фотографии на кармане, оставшийся путь — погода позволяет — лучше проделать ножками, не прибегая к помощи механических повозок. Лук, ты устал, что ли? Да нет, вроде, есть еще ньютоны в пороховницах, дорога чистая, ибо зима выдалась суперобильная, снегоуборочная техника работала день и ночь, вышкребая с тротуаров мерзлые осадки, так что лужи невелики…

И Лук пустился пешком — так ему больше нравилось: во-первых, он экономит деньги, а это почти половина евро, шесть таких походов вместо проездов — и вот уже нарисовалась чашечка кофе на Елисейских полях, на сэкономленные-то денежки. А на парижском кофе он как раз экономить не будет! Плюс к этому, спортивная форма поддерживается упругою ходьбою, на средние и дальние расстояния, и, что самое важное, он думает на ходу, книгу пишет! Там и сям в тяжелых от снега лужах расплывались отвратительные бурые пятна — табачные жёвки — не от них ли голуби стали дохнуть в массовом порядке? Вороны-то умнее будут, отраву не клюнут. И воробьи умнее… Странная птица — городской воробей…