Пинакотека 2001 01-02

Оказавшись в Праге, Гурвич осуществил замысел, который родился у него еще на родине, – написал по-немецки книгу о Фихте. Философ работал с рукописями Фихте, в особенности с его поздними работами; философию Фихте он ценил за абсолютный реализм, который, как он считал, дал ему даже больше, чем феноменология. Книга Гурвича «Система конкретной этики у Фихте», вышедшая в 1924 году в Тюбингене, – непосредственный результат его пребывания (впрочем, не слишком продолжительного) в Германии. С другой стороны, книга о Фихте очень многим обязана русскому философу Вышеславцеву 26* : Гурвич вывез из России его неизданный труд, на который ссылается уже в самом начале своей собственной работы 27* . Идея фихтевского абсолютного реализма, почерпнутая из поздних сочинений Фихте, оказала на Гурвича большое влияние; воспринимая ее на фоне феноменологии, он активно пользовался ею в своих социологических трудах: «Здесь мы имеем дело с очень своеобразным пониманием иррационального не как противоположного логике, как это бывает во всех других случаях, но как непосредственного присутствия самих логических сущностей [cler grundlosen Vorhandenheit der logishen Wesenheiten selbst]. Обнаружение этого типа иррационального – большая заслуга феноменологии и прежде всего Гуссерля. См., в частности, его «Идеи» 28* . По-видимому, именно своим преклонением перед Фихте Гурвич расположил к себе Ксавье Леона, и тот стал заказывать ему статьи для «Журнала метафизики и морали» (Revue de mйtaphysique et de morale). В 1928 и 1929 годах Гурвич печатает на страницах этого издания статьи о последних достижениях немецкой философской мысли, составившие в 1930 году основу его книги «Современные тенденции немецкой философии» 29* . Следом за пространным предисловием Леона Бруншвига, который по приезде Гурвича в Париж дал ему возможность читать лекции по немецкой философии, идут очерки об Эдмунде Гуссерле, Максе Шелере, Эмиле Ласке, Николасе Гартмане и Мартине Хайдеггере. В отличие от Койре и Кожева, которые стремились прежде всего развить идеи, усвоенные в Германии, пойти дальше своих немецких учителей, Гурвич только информирует французских философов о достижениях германских коллег. Он публикует тщательно составленную библиографию их публикаций. Оспаривая тезис о родстве Гуссерлевых сущностей с платоновскими идеями, Гурвич, однако, упрекает Гуссерля в недостаточно глубоком подходе к проблеме иррациональности, проблеме, которая под новым названием («прерывность») возникнет потом и в его собственных социологических работах 30* . Другая фигура, в которой Гурвич видит наиболее полное воплощение духа феноменологии, – Макс Шелер (с которым Гурвич, кстати, так же, как и Койре, был знаком лично). Этическая и религиозная сторона его учения вызывала особенное одобрение Гурвича; с другой стороны, недостатком философии Шелера ему представлялось игнорирование того, что было сделано Фихте, сумевшим преодолеть кантовский формализм. Для пас особенно существенно, что в одном из примечаний к главе о Шелере Гурвич информирует читателей о существовании русской философской школы, эволюция которой параллельна развитию немецкой феноменологии 31* . Николай Лосский и Семен Франк, пишет Гурвич, предвосхитили в некоторых своих работах (переведенных на немецкий) гартмановское соединение интуиции с систематическим мышлением. Желая разъяснить этот тезис подробнее, Гурвич отсылает к своей статье о русской философии первой четверти XX века, – по-видимому, одной из первых французских публикаций на эту тему – или к французским переводам Лосского. Последний из философов, которых Гурвич представляет французской публике, – Мартин Хай- деггер, в чьих работах в 1920-е годы совершился показательный синтез феноменологии и посткантовского идеализма. Сопротивление Гегелю приводит к попытке воскресить традиции Фихте и Шеллинга. В статье, посвященной Гурвичу-социологу, Фернан Бродель четко почувствовал немецко-русские феноменологические корни его идеи о прерывности как основной черте социального 32* . Для нас же важно подчеркнуть, что Гурвичу, точно так же, как Койре и Кожеву, средством для постижения современной немецкой философии и немецкого идеализма XIX века служит русская религиозная философия.

Во время Второй мировой войны Гурвич преподает в Новой школе социальных исследований в Нью-Йорке, где общается с корреспондентом Кожева Лео Штраусом. После войны он возвращается во Францию и с 1948 года до смерти руководит кафедрой социологии в Сорбонне.