Пилсудский

Скорее всего, Пилсудский надеялся, что отказ Вены от сотрудничества не окончателен, тем более что без взаимодействия с австрийской военной разведкой он не мог рассчитывать на свободу действий в Галиции. В ноябре 1907 года последовала новая попытка, правда, через посредника, наладить сотрудничество с армией Габсбургов. На этот раз на нее последовал ответ самого начальника Генерального штаба генерала Конрада фон Гетцендорфа, на первый взгляд отрицательный. Он сводился к тому, что ни военный министр, ни начальник Генерального штаба не могут принять «какой-либо партийный орган», тем более что «к целям Польской социалистической партии относится, вероятно, антимилитаризм, который хотя и обращен в первую очередь против России, мог бы распространиться и на нашу территорию». По мнению Р. Сьвентека, такой ответ мог быть воспринят Пилсудским как призыв австрийцев перестроить ППС в военизированное движение, после чего можно было бы налаживать сотрудничество. Кроме того, австрийским военным напомнили о существовании антирусски настроенной польской партии, с помощью которой, помимо всего прочего, можно было бы установить контроль над национальным польским движением в Австро-Венгрии[62].

Но все это могло произойти только в будущем, а пока что на реальные австрийские деньги рассчитывать не приходилось. Денежные поступления из Царства Польского были столь малы, что приводили Пилсудского в отчаяние. Это видно из текста его письма старому товарищу по партии Феликсу Перлю, отправленного накануне «экса» в Безданах. В нем он подводил самые важные итоги своей жизни и объяснял, почему сам решился принять участие в весьма рискованной операции. Весь текст письма полон эмоций, но они буквально перехлестывают через край, когда речь идет о деньгах: «Монета! Черт бы ее побрал, как я ее презираю, но я предпочитаю добывать ее таким способом, как добычу в бою, чем клянчить у впавшего в детство от трусости польского общества...»[63]

В этих условиях единственным источником средств оставались «эксы». Практика показывала, что в Царстве Польском они приносили не так много денег, как бы хотелось. Три удачные операции, проведенные в период с октября 1907-го по февраль 1908 года, дали всего лишь около 40 тысяч рублей. Поэтому Пилсудский планирует своеобразные «гастроли» – решает проводить акции экспроприации в других областях империи, где польские боевики прежде не действовали. Весной 1907 года возникла мысль ограбить филиал Государственного банка в Киеве, чтобы получить сразу большую сумму денег. Подготовка к операции заняла несколько месяцев. В расчет брались два варианта. Поскольку хранилище располагалось над котельной, то надо было попытаться устроить своего человека истопником, ночью взломать пол и забрать деньги. Вторым вариантом была покупка соседнего с банком владения и устройство подкопа. Пилсудский лично ездил в Киев, чтобы на месте учесть все детали и тщательно продумать действия участников операции. Однако оба варианта оказались трудновыполнимыми, и в итоге от операции в Киеве отказались.

Эта поездка, несмотря на неудачу, сыграла важную роль в личной жизни Пилсудского. Еще в мае 1906 года он познакомился с Александрой Щербиньской, молодым членом ППС, которой в то время исполнилось 24 года. Она уже два года была членом партии и Боевой организации, участвовала в демонстрации на Гжибовской площади в Варшаве в ноябре 1904-го. Боевая организация поручила ей устройство тайных складов оружия в Праге, правобережной части Варшавы, а Пилсудский приехал проверить состояние дел. Поскольку он был старше Александры на 15 лет и носил бороду, то показался ей уже пожилым человеком.

Но, встретившись с ним снова в июле 1906 года на конференции Боевой организации, где она исполняла обязанности секретаря, и пообщавшись ближе во время длившейся несколько часов поездки в одном купе поезда из Кракова в Закопане, она изменила свое мнение. Пилсудский покорил ее рассказами о своем пребывании в Сибири, о ее дикой природе, тайге, заснеженных горах.

Вот портрет Пилсудского в то время в описании Щербиньской: «Передо мной стоял мужчина среднего роста, широкоплечий, с тонкой талией. Его движения были красивы и элегантны, что он сохранил до конца жизни... У него была небольшая голова правильной формы, легко заостренные, прислушивающиеся уши, глубоко посаженные глаза, думающие, но внимательные, серо-голубые. На подвижном лице отражались почти все его мысли. Самым интересным был контраст между его правой и левой рукой. Левая ладонь – узкая и нервная, красивой формы и нежная, заканчивавшаяся почти женскими пальцами, была рукой артиста и мечтателя. Правая была более крупной, как бы принадлежащей другому человеку. Сильная, даже грубая, с ровными, квадратными пальцами, настолько сильная, что, казалось, могла бы гнуть подковы; это была рука солдата и человека действия...»[64]