Пилот «Штуки». Мемуары аса люфтваффе. 1939–1945

Я не знаю, в каком состоянии машина и как она поведет себя при приземлении с двумя отверстиями в крыльях. Не нужно лишних жертв.

– Я не прыгну. Вы прекрасно выполните посадку, – отвечает мой бортстрелок почти спокойным тоном.

Что можно сказать на это?

Аэродром уже под нами. Я гляжу на него иначе, чем раньше, – теперь он кажется мне домашним и родным. Здесь мой «Ju-87» сможет отдохнуть; здесь мои друзья, здесь много знакомых лиц. Где-то здесь висит мой китель, в одном из карманов которого лежит полученное из дому письмо. Что там писала моя мать? Дети должны читать письма своих матерей более внимательно!

Внизу все выстроились в шеренгу – им ставили задачу для следующего вылета, но в данный момент уже пора было расходиться. В таком случае было принято поторапливаться. А сейчас летчики не расходились – они глазели на мой самолет. Придется приземлиться в другом секторе аэродрома, причем, для надежности, на довольно большой скорости. Отойдя на приличное расстояние, делаю заход. Самолет катится по земле, несколько пилотов бегут за ним следом. Я выбираюсь из кабины, за мной следует Шарновски с совершенно бесстрастным видом. Нас окружают коллеги, радостно хлопают по спинам. Я поспешно прокладываю путь сквозь приветствующую меня толпу и докладываю командиру:

– Пилот Рудель вернулся с задания. После контакта с землей в районе цели самолет к полетам непригоден.

Командир жмет нам руки, на его лице улыбка. Затем, покачав головой, он направляется к штабной палатке. Само собой разумеется, нам приходится пересказать свою историю пилотам. Они, в свою очередь, поведали нам, что их построили, чтобы выслушать сообщение командира.

«Пилот Рудель и его экипаж попытались сделать невозможное, – сказал он. – Попытались атаковать цель, несмотря на шторм, и погибли».

Когда командир сделал вдох, чтобы начать следующее предложение, в воздухе появился наш побитый «Ju-87». Командир побелел еще больше и распустил строй. Даже сейчас в палатке он не мог поверить, что я не умышленно полетел к земле во время шторма, а просто пытался отвернуть от его самолета, когда тот внезапно совершил разворот.

– Уверяю вас, что это было не нарочно.

– Ерунда! Вы отличаетесь подобными выходками. Вы приняли решение атаковать железнодорожную станцию.

– Вы меня переоцениваете.

– Будущее покажет, что я прав. Кстати, скоро мы летим на ту же цель.

Часом позже я уже летел следом за ним на другой машине в районе Луги. Вечером я игрой пытаюсь снять нервное напряжение и физическую усталость. После этого сплю как убитый.

На следующее утро наша цель – Новгород. Под нашими бомбами рушится большой мост, что соединяет берега Волхова. Советы пытаются перебросить с севера как можно больше людей и грузов через Волхов и Ловать, пока не стало слишком поздно. Это вынуждает нас разрушать мосты. Наши действия останавливают противника, но ненадолго – мы очень скоро понимаем это. Некоторое время спустя между разрушенными мостами появляются понтоны – таким образом Советы компенсируют ущерб, нанесенный нашими бомбами.

Постоянные боевые вылеты без отдыха приносят усталость; иногда результаты нашей работы обескураживают. Командир быстро это замечает. Теперь задания командования, переданные в полночь и позже по телефону, должны выслушивать и записывать два пилота. Часто эти записи разнятся, и один пилот обвиняет другого в неверном понимании приказа. Причина ошибок – общая усталость.

Я и командир эскадрильи получаем распоряжение совместно выслушивать полуночный инструктаж для авиаполка. Однажды ночью в палатке раздается звонок. На линии командир полка.

– Штейн, мы встречаем истребители сопровождения завтра в пять утра над Батецким.

Точное место очень важно. Подсвечивая фонариком, мы ищем на карте Батецкое, но не находим. Мы даже не знаем, где его искать. Наше отчаяние столь же велико, как просторы России. Наконец Штейн произносит:

– Прошу прощения, я не могу найти это место на карте.

Полковник в ярости, в его рассерженном голосе явственно слышится берлинский акцент.

– Вот как! Вы называете себя командиром эскадрильи и не знаете, где находится Батецкое!

– Вы не могли бы дать координаты? – просит Штейн.

Долгая пауза, которая тянется, казалось, бесконечно.

Я поглядываю на Штейна, он – на меня. Затем трубка внезапно оживает.

– Черт меня побери, если я знаю, где оно находится, но я передаю трубку Пекруну. Он знает, где это.

Его адъютант объясняет точное местоположение маленькой деревушки на болотах. Странный парень наш полковник – когда он сердит или когда хочет выглядеть дружелюбным, у него прорезывается берлинский акцент. В области дисциплины и системы наш полк обязан ему многим.

Глава 4 БИТВА ЗА КРЕПОСТЬ ЛЕНИНГРАД