Пилот штрафной эскадрильи

Щеки Лебедевой вспыхнули багрянцем – видно было, что она хотела ответить колкостью, но не нашлась что сказать и потому немного невпопад и запинаясь проговорила совершенно неестественную в таких случаях фразу:

– Меня Верой зовут.

– Меня Сергеем, – ответил Михаил. – Да вы садитесь. – Он галантно указал на самолетные чехлы, с которых только что поднялся.

Летчица уселась. На этот раз она была без комбинезона – в гимнастерке и юбке. Михаил увидел капитанские петлицы и поблескивающий на груди орден Красной Звезды. Не то что у Михаила: на застиранной гимнастерке – ни одной награды, и голубые петлички девственно-чистые: рядовой.

– Как там раненая?

– В себя пришла. Порезов и ушибов много, сотрясение головного мозга к тому же. Но доктор сказал – молодая, организм сильный – поправится.

– Это хорошо.

– Вы нас простите. Я ведь вас вспомнила уже здесь, когда приземлились. Мы тогда вас очень обидели…

– Чего обижаться, коли штрафник. Все правильно, указали мне мое место.

Женщина опять покраснела.

– А можно узнать, за что вы в штрафники попали?

– Вам, Вера, на самом деле это интересно?

– Да, я никогда не общалась со штрафниками. Мне говорили, что их из преступников набирают, чтобы они вину свою перед Родиной кровью смыли.

И Михаил коротко, но четко и внятно рассказал свою историю о драке в Москве, спасенной им девушке и о трибунале.

– Это же несправедливо! А вы Михаилу Ивановичу Калинину писали?

– Зачем? В драке я на самом деле участвовал и двух уголовников убил, хотя и не хотел этого. Стало быть, виновен.

– И что, остальные штрафники тоже такие?

– У каждого – свое. Мой штурман, например, на Пе-2 летал. Во время бомбардировки промахнулся и несколько бомб на свои позиции сбросил. Теперь вот со мной летает.

– Фу, грубиян и женоненавистник.

– Почему вы так решили? До войны на гражданке он художником был – милейший человек. Просто я ему рассказал, как меня две очаровательные девушки отшили. Вот он и решил шпильку вставить – в отместку вроде. Да вот и он сам: легок на помине.

Штурман подошел, стал по стойке «смирно», отдал честь.

– Товарищ капитан, разрешите обратиться к красноармейцу Борисову?

– Разрешаю. Зло на меня держите?

– Товарищ военлет, штурман Антонюк к полетам готов!

Что за ерунда, сроду Василий так с Михаилом не разговаривал! Михаил терялся в догадках: неужели это присутствие женщины с капитанскими «шпалами» на петлицах так повлияло?

– Ты чего, Василий? Девушка просто поговорить пришла, а ты тянешься, как перед особистом!

Но Василий попросил Михаила отойти в сторону – поговорить. Возникло какое-то напряжение, и летчица своей женской интуицией это сразу почувствовала:

– Ну ладно, я пошла…

– Передавайте привет вашей подруге и пожелания побыстрее выздороветь. Заходите еще.

– Вы меня приглашаете?

– Ну если не побрезгуете разговором со штрафником…

Девушка укоризненно покачала головой.

Когда она ушла, Михаил спросил у штурмана:

– Вася, какая муха тебя укусила?

– Ты же сам говорил – они тебя отшили.

– Ну так теперь она сама пришла – видно, совесть заела.

– Ой, заела! Насмешил! Ха-ха-ха! – Вася старательно изобразил смех. – Просто поблагодарить за спасение решила. А ты уж размечтался… Нужен ты ей, партизан.

– Даже если и так. Давно с женщинами не разговаривал – все больше с вами, штрафниками.

– Сам такой, посмотри на себя!

В эту ночь они совершили четыре вылета.

Утром после завтрака Михаил по привычке завалился на чехлы на стоянке – поспать. И вновь проснулся от ощущения присутствия постороннего человека рядом. Разлепил глаза – так это же Вера стоит, да еще и улыбается.

– Здравия желаю, товарищ капитан! – Михаил поспешно вскочил.

– Для вас – просто Вера, вы же мне не подчиненный.

– Субординацию соблюдаю, товарищ капитан!

– Да что вы заладили «товарищ капитан, товарищ капитан»… Не хотите разговаривать – так и скажите, я уйду.

– Не обижайтесь, Вера, присаживайтесь. – Широким приглашающим жестом Михаил указал на самолетные чехлы. – Вы же сами понимаете, я – штрафник, мне оступаться нельзя, меня за любую провинность наказать могут, а то и расстрелять. У штрафника прав никаких нет – только долг. – Михаил грустно улыбнулся и добавил: – Хотя я в долг ни у кого не брал.

Вера без церемоний уселась на чехлы, поставив ноги сбоку.

– А вы кем до войны были? – с интересом глядя на Михаила, спросила она.

– Да летчиком же и был – в гражданском флоте. А вы?

– Учителем в школе. Занималась в аэроклубе в свободное время, как и многие. А пришла война – пошла в военкомат. Мужа раньше призвали.

– Так вы замужем? – с уважением поглядел на Веру Михаил.

– Вдова. Через месяц после призыва похоронка пришла.

– Простите, не хотел я ваши душевные раны бередить… А дети есть?

– Не успели. Мы ведь только перед войной поженились, в мае месяце.

– М-да, коротким ваше семейное счастье выдалось.

– Давайте о другом поговорим, – она умоляюще посмотрела на него, – а то я расплачусь. Вы в каком звании были – ну до штрафника?

– Младший лейтенант. Истребителем был, на «пешке» тоже немного летал.

– И в воздушных боях участвовали? – с нескрываемым интересом спросила Вера.