Пилот-девица

Но «Кассиопея», казалось, этому нытью не вняла — ничего нового не произошло. А ведь датчики показывали уже перегрев и на днищевой группе, и на обшивке центроплана!

Неожиданно подала голос сама девица-красавица:

— Дядь Толь, а может попробуешь еще носовыми наподдать?

— Чего? Какими «носовыми»? Да все тангажные дюзы уже работают!

— Я не знаю, что такое эти ваши тангажные! Только в носу у тебя есть две дюзы! В самом-самом носу!

— Так это тормозные!

— Так нос-то у тебя, дядя Толя, сейчас в землю смотрит! Вот и смекай!

И тут до дяди Толи дошло: малявка права! Не иначе как сама «Кассиопея» ей эту мысль нашептала! Вот уж действительно «новичкам везет»! Если, конечно, и впрямь воспринимать Василиску как будущую пилотессу…

Дядя Толя, не тратя ни секунды, дал длинный импульс на носовую тормозную группу дюз.

Из-за того, что «Кассиопея» все еще сохраняла заметный тангаж, получилось, что приложенные к флуггеру вдоль его продольной оси дополнительные меганьютоны тяги толкнули его не только назад, но и немножко вверх!

«Кассиопея» рванулась кормой вперед, выбросив в реку стометровую струю песка, и в ту же секунду потеряла все четыре остававшихся чопа.

Тут уже сработали прекрасные пилотские рефлексы дяди Толи.

Понимая, что дальше перегревать днищевую группу нельзя, он одной рукой убавил тягу, а другой — развернул «Кассиопею» на сто восемьдесят градусов.

Раскачиваясь на огненных столпах, как киношная пиратская каравелла в карибский шторм, «Кассиопея» нырнула вниз и, коснувшись отмели колесами шасси, наконец заняла позицию, которую можно было считать удовлетворительной для старта по-самолетному.

Чтобы машина вновь не скозлила, споткнувшись о носовую стойку шасси, дяде Толе пришлось резко тормозить всеми доступными средствами — и управляемыми аэродинамическими плоскостями, и теми самыми носовыми дюзами, которые столь счастливо вытолкнули их из ямы.

Не будь Василиса опутана в своем ложементе целой сбруей страховочных ремней, она наверняка влетела бы носом в приборную панель, и самое меньшее — набила шишек и синяков. А так она «всего лишь» испытала четырехкратную отрицательную перегрузку, когда каждый стакан воды в организме начинает весить как полноценный литр, а кровь на время забывает, в какую сторону течь.

Испытала, но не испугалась.

И даже не закричала.

Ею владела твердая уверенность, что для этого, вот примерно для такого, она, Василиса Емельяновна Богатеева, и была рождена.

Ближайшие сорок минут всё шло хорошо.

Дядя Толя поднял «Кассиопею» в воздух, набрал высоту, прошел атмосферу и без особых перегрузок, щадя Василису, вывел флуггер на опорную орбиту.

— Первый раз в космосе? — спросил дядя Толя Василису, когда та выказала начальные признаки адаптации к новой реальности.

— Где? — спросила Василиса, быстро-быстро хлопая ресницами. Она пока еще даже не осознала, что на борту флуггера наступила невесомость.

— Ну, в космосе. Здесь нет воздуха, очень холодно и тело ничего не весит.

— Ну да, да… — пробормотала Василиса. — И пить хочется в этом вашем космосе. Брусничного бы кваску…

— Возле твоей правой руки панель. Найди кнопку, на которой нарисована бутылка. Возьми в рот поилку. Польется лимонад. Это, конечно, не брусничный квасок, а химия, от которой даже у пиратов дупы синие, но все-таки.

Василиса проделала манипуляции, напилась сладкой газированной воды и радостно причмокнула:

— А что, в этом твоем космосе, дядя Толя, поят от души…

— Ну слава Богу. Засим довожу до твоего сведения, Василиса Емельяновна, что мы находимся на высоте сто девяносто километров, на опорной орбите. И что ты можешь сейчас спокойно поспать часок-другой. А я буду думать.

— О чем, дядя Толя?

— О том, как нам с тобой жить дальше. Куда лететь, с кем дружить, а от кого бегать.

— Хорошее дело! — зевнула Василиса и погрузилась в сладкую дрему.

Она была девушка деревенская. Привыкла ночью спать, а днем работать.

Когда Ветеран и Воевода добежали до места, с которого открывался хороший вид на отмель и — до самого недавнего времени — на трофейную «Кассиопею», флуггера уже и след простыл.

Даже в масляно-желтом свете полного Ульгеня — местной луны — было видно, что побег дался машине ой непросто!

Песок на пляже был разметан до самого гравелита. Сам гравелит местами растрескался от перегрева, встопорщился, распался на глыбы с острыми краями.

Коряги, плавник, водоросли — всё это беспорядочным валом, наметенным реактивными струями, громоздилось вдоль приплеска.

Поодаль, в позах эмбрионов, спали озябшие, сморенные зельем стражи Ракло и Черноус.

— Это кто ж у нас такой умный, а? — Задумчиво промолвил Ветеран и нахмурил брови. — Неужто это тот, последний, который через Савельев брод в лес сбежал? Вышел из леса и флуггер наш увел? Говорил я, что надо на него облаву устроить! Дважды сжалились над ним, выходит, его боги.

— Выходит, так, — согласился Воевода. Он еще не знал, что на «Кассиопее» улетела с Таргитая его просватанная красавица-дочка. (Записку с ее объяснениями и прощальными словами он отыщет лишь поутру.)