Пилот-девица

– А у меня судьбина не лучше, – подпел ей дядя Толя. – Взять хоть последнее мое приключение. Когда к Свену в банду шел, думал, на пару недель. Бабла подрублю – и краями... А вышло так, что жизнью из-за этих головорезов едва не поплатился!

Дядя Толя занял, естественно, место первого пилота. То есть передний ложемент по левому борту.

Василисе же он великодушно разрешил разместиться на месте второго пилота – по правому борту, тоже в переднем ложементе.

Он бы с большим удовольствием отсадил девчонку назад, на место штурмана или бортинженера, но для неподготовленного человека, да еще без качественного противоперегрузочного скафандра, это были слишком некомфортные места. "Еще уписается, лесная нимфа..."

– Ну, с Богом! – прочувствованно воскликнул дядя Толя и, как показалось Василисе, в одно мгновение переключил дюжины две тумблеров на главной панели управления. И еще полтора десятка на дополнительной приборной доске слева. И еще пяток где-то далеко внизу справа.

Мудреная авионика ожила. Оранжевым, зеленым и голубым светом засияли десятки приборных шкал и мониторов.

Еще несколько щелчков – и под аккомпанемент загудевшей турбины вспомогательной силовой установки заныли-запричитали тракты охлаждения реактора, а также помпы дейтерий-тритиевого фабрикатора.

– И как мы будем взлетать? – бодро спросила Василиса.

Ей вполне доставало ума, чтобы понимать: "Кассиопея" флуггер тяжеленный, будет нелегко выковырять его из отмели, в которую он въехал носом, как опившийся зелья бедолага. Большинство профессиональных пилотов на месте дяди Толи скривились бы и процедили сквозь зубы "Не мешай". Но пилот неожиданно охотно дал Василисе развернутый ответ.

– А вот это, егоза, мне самому интересно! – усмехнулся он. – По летному наставлению я не могу взлетать с такой планеты, как ваш Таргитай, без пробега. Почему? Потому, милая, что тяги всех моих нижних движков не хватает. Значит, я должен гнать машину взлетной полосой по-самолетному, чтобы, едрить ее через вентилятор, появилась аэродинамическая подъемная сила от плоскостей... То есть от крыльев, по-вашему.

Говоря так, дядя Толя краем глаза проследил за закрытием кормовой аппарели и обеих пилотских дверей. Затем он с замиранием сердца (бывалый пилот почему-то был уверен, что сейчас обязательно что-то сломается, просто по закону подлости!) дождался, пока ноющие сервоприводы не выкатят на полную длину все закрылки и предкрылки.

– Но взлетка-то у меня, Василиса, за кормой! Я на нее еще стать как-то должен! На полгоризонта развернуться! Поэтому что?

– Я не знаю – что, – робко проблеяла Василиса.

– Еще бы! Конечно, не знаешь! А узнаешь, только когда окончишь академию Гражданского Космического Флота! – с торжественностью конферансье провозгласил дядя Толя и продолжил уже будничным тоном:

– Поэтому я сейчас должен наплевать на летное наставление. И для начала выжать из днищевой группы дюз такую подъемную силу, чтобы чисто реактивной тягой, безо всякой аэродинамики, вытащить наш воз из болота и переставить его на эту, прости господи, взлетку.

– Поняла только про "вытащить воз", – честно призналась Василиса. Она, никогда не летавшая даже на авиетке, в предвкушении полета дрожала как осиновый лист.

– Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать! – ухмыльнулся дядя Толя. И, понимая что тянуть дальше некуда, что тут либо пан, либо пропал, дал тягу на все десять днищевых дюз.

Из-за того, что в четырех из них еще оставались чопы, тягу следовало бы дозировать плавно и подержать на самой малой для начала минутки две-три.

Будь под ними пенобетон нормального космодрома, дядя Толя так и сделал бы, конечно.

Но проклятущий песок и ненадежный гравелит под ним не позволяли ему такой роскоши.

Слишком легко было здесь нарыть реактивным выхлопом такой котлован, в который "Кассиопея" ухнула бы, как в карстовую пещеру на ином планетоиде (с дядей Толей, тогда еще молодым вторым пилотом Толиком Хариным, был такой случай).

В итоге тягу пришлось довести до сорока процентов уже на десятой секунде, а до ста процентов – на семнадцатой.

С точки зрения Василисы, это выглядело так, словно вокруг "Кассиопеи" поднялась пыльная буря, которая очень быстро превратилась в ревущий огненный ураган. Это струи горячих газов, отражаясь от отмели и перемешиваясь с раскаленным, плавящимся песком, облизывали "Кассиопею" по бортам, как чугунок в печке.

Флуггер загудел, затрясся, а потом и вовсе заходил ходуном.

Но долбаная колымага не сдвинулась вверх ни на сантиметр!

– Пилять ту люсю, – выругался дядя Толя.

Но, тут же вспомнив пилотские суеверия, приглушил градус сквернословия и взялся за одобряемое суевериями нытье.

– Ну давай, родненькая... ну пожалуйста, матушка-кассиопеюшка... Сам-то я ладно, человек пропащий... Пожил, можно сказать... Но со мной девица-красавица... Невинная... Умненькая... На дочуру мою похожая вдобавок... Ее-то, если здесь останется, родственники пустят как курицу в ощип... Ее-то хоть пожалей, если меня не жалеешь...