Эти два невзрачных на вид неутомимых коллекционера не только проявили смелость в выборе, но и оказались исключительно гостеприимными хозяевами. В своих воспоминаниях Гертруда Стайн описывает обеды у нее в квартире на улице Флерюс, где в течение многих лет частыми гостями были самые талантливые люди того времени. Не погрешив против истины, можно сказать, что почти все молодые поэты, художники и музыканты того поколения, которые приезжали в Париж в первые два десятилетия нашего века со всех уголков Земли, рано или поздно находили дорогу в эту квартиру. И хотя Стайны приобретали работы у Матисса и Пикассо уже в течение более года, сами художники познакомились друг с другом под этой гостеприимной крышей лишь осенью 1905 года.
Поздние годы «голубого» периода
В своих воспоминаниях Фернанда отмечает, что вначале она не могла понять, как Пабло мог выкраивать время для работы из-за непрекращающегося потока друзей-испанцев. Она поняла это, когда обнаружила, что, несмотря на отсутствие в его квартире электричества, он предпочитал работать по ночам. Большинство его картин, написанных до 1909 года, созданы при свете керосиновой лампы; он вешал ее над головой, а сам при этом на корточках трудился над полотном, поставленным на пол. Очень часто в эти годы у него не было денег, чтобы купить керосин, и тогда он работал при зажженной свече, которую держал в левой руке.
Слабость света от свечи и ослабленное при этом восприятие желтого цвета, очевидно, оказались причиной общего голубого тона его картин того периода, хотя вряд ли можно утверждать, что он не учитывал при этом искажения, создаваемого искусственным светом. В качестве подтверждения этого предположения достаточно привести его собственные слова: «Лучшим цветом среди цветов является самый голубой среди голубых». Его привычка работать по ночам приводила к тому, что он часто ложился спать в шесть утра. Поэтому ранние гости создавали некоторое неудобство. К счастью, консьержка, чье расположение ему удалось завоевать, не пускала к нему в эти часы никого, кроме посетителей, которые могли представлять интерес как потенциальные покупатели. Когда в дом прибывал помощник министра Оливье Сенсер, облаченный в строгий костюм и в цилиндре, консьержка стучала в дверь и кричала: «Откройте, пожалуйста, к вам пришли по серьезному делу». После этих слов Пикассо вставал и в ночной рубашке открывал дверь этому заядлому коллекционеру, в то время как Фернанда пряталась за холстами. Сенсер, подыскивая подходящее место для цилиндра, вежливо советовал молодому художнику: «Наденьте, пожалуйста, брюки, иначе вы простудитесь» — и только после этого начинал знакомиться с последними работами.
Посетителю, приходившему в более поздний час, дверь открывал сам Пикассо «с завитушкой черных волос, спадавших на его агатового цвета глаза, одетый во все голубое, в белой выпущенной рубашке, схваченной алым фланелевым поясом с бахромой на концах». В квартире-студии стоял сильный запах керосина и парафина (последний Пикассо использовал в работе и для освещения), смешанный с горьким запахом табака. Обойдя картины, прислоненные к стенам, гость подходил к полотну, стоявшему на мольберте в центре студии, над которым в данный момент работал художник. Пикассо порой любил писать полотна, глядя на них под непривычным углом, меняя свое положение в зависимости от размера полотна. На полу справа от мольберта лежали тончайшие кисти из волоса соболя, краски и стоял огромный набор горшочков, баночек и тряпок, причем так, чтобы все это можно было в любую минуту достать рукой. Несмотря на большие размеры комнаты и почти полное отсутствие мебели, в ней было тесно: она была заставлена многочисленными предметами. В этом отношении она походила на студию на бульваре Клиши, на будущую квартиру на улице Боэси, на огромную студию на улице Гран-Опостен, на вилле «La Californie», а впоследствии в «Нотр-Дам-де-Ви». Словом, где бы Пикассо ни обосновывался, он собирал вокруг себя материал, который не мешал пробуждению воображения. Сальмо описывает студию, какой она предстала перед ним в момент его первого визита: «Сколоченный из крашеных досок шкаф для красок, маленький круглый стол, купленный у старьевщика, ободранная софа, служащая кроватью, мольберт; отгороженная от студии каморка, которая была его убежищем, где находилось нечто, похожее на лежанку. Среди друзей эта каморка получила шутливое название „спальня невесты“. Вплоть до переезда сюда, и довольно скорого, Фернанды Оливье в ней с молчаливого согласия хозяина его друзья позволяли себе всякого рода фривольности».
Поняв, какой кладезь ценностей представляют увиденные им картины, Сальмо, по его словам, испытал чувство, которое «перевернуло во мне все, словно я открыл для себя совершенно иной мир».