(ЗАРУБИЛСЯ — ЭТО НЕ ЗНАЧИТ покончил с собой, вовсе нет. Это едва ли не первый прием, которому тебя учат, когда идешь в снежные горы. Если ты поскользнулся на ледяном склоне, где не за что ухватиться, надо уметь затормозить и остановиться — или с помощью кошек на ботинках, или вонзив — зарубив — в склон ледоруб. После чего остается висеть и ждать, пока тебя спасут. Пролет по крутому склону всегда кончается плохо: или в дерево влетишь, или в стену, или упадешь в пропасть. «Можно вопить от ужаса, конечно, — говорил мне один инструктор, — только это совершенно не помогает затормозить. Хочешь жить — умей не падать». Зарубаться я умел, прямо скажем, не слишком хорошо. От новостей про человека, который погиб, просто выйдя пописать, у меня все внутри похолодело.)
- ДЖОШ ТАКОЙ КРАСАВЧИК!
Я БЫ С УДОВОЛЬСТВИЕМ УЗНАЛ, что склеивается у женщин на высоте семи километров, но тут мой сбор урожая прервало появление в честной компании Холли Анджело.
— Всем категорический привет!.,
Холли не общалась с народом — она оглашала указы. У нее все время перехватывало дыхание — а с ее появлением дыхание перехватило и у всех, кто был в палатке, но вовсе не из-за низкой плотности воздуха. Хотя, конечно, ощущение было такое, будто, когда она зашла, из палатки магическим образом высосало весь кислород.
Все как один замолчали.
Кто-то от неожиданности даже тарелку уронил.
Соседний со мной шерп едва не проглотил зажженную сигарету, а затем срочно выбежал наружу вместе с шестью другими. Я как раз собирался последовать их примеру, но не успел — в мою парку впились выкрашенные в ядовито-красный цвет когти.
— И куда...
Холли повернула меня лицом к себе. Однако и силушка в этих руках!
— Э-э-э-э...
— Мне надо с тобой поговорить.
— Э-э-э-э-э... валяйте.
— Так...
Меня едва не стошнило от одной мысли.
— У меня...
Ни один альпинист не стал бы брать в базовый лагерь койку, а у нее, видите ли, запасная есть!
— ...Да и еда у меня...
— Э-э-э-э-э-э-э-э...
— Твой папа сказал...
Холли хотела что-то сказать, но закашлялась.
Я решил было сбежать, пока она уселась на корточки.
Вот сейчас она выпрямится, а старина Пик как выскользнет из ее объятий, только его и видели. Фьюить! А потом я вспомнил, что говорил Джош:
— Нам много о чем надо поговорить, — сказала Холли, откашлявшись; на некоторое время дыхание у нее перехватывать перестало. — Мы с твоей мамой знакомы сто лет, старинные подруги.
Если бы это была правда, я бы раньше вспомнил, кто Холли такая, да и узнал бы ее по подписи в той статье.
— Она никогда не простит мне, если я не буду оберегать тебя тут.
— Спасибо большое за предложение, — сказал я, пытаясь натянуть на лицо свой вариант фирменной улыбки Джоша (думаю, получилась у меня скорее гримаса), — но, пожалуй, я останусь жить у себя в палатке, как-то привычнее.
В ответ Холли изобразила на лице нечто вроде «если бы я была тигром, откусила бы тебе голову». А мне плевать. К ней в палатку я не перееду ни за какие коврижки.
— Как знаешь. Но я настаиваю, чтобы мы вместе обедали, — сказала она тоном, не терпящим возражений.
Я как раз заметил, что лапша у меня в тарелке остыла и даже замерзла. С точки зрения Холли — не лучшая кулинарная картина.
— Это вариант, — сказал я. — Не каждый день, разумеется, но раз-другой — почему бы и нет.
Ее тигриная гримаса стала еще злее. Я ожидал продолжения разговора и какой-то уже откровенной гадости, но тут в палатку вошел Джош, и я был спасен.
— Так, народ, слушай меня внимательно, — сказал Джош. — Завтра мы отправляемся наверх, в ПБЛ.