PiHKAL

— И что? — Шура обходил дом, запирая двери и закрывая окна, я плелась за ним. — Допускаю ли я, что у растений есть какой-то нефизический уровень понимания? Ну, позволь мне сначала провести так называемые научные эксперименты. Я не знаю деталей тех экспериментов, поэтому не могу распространяться о них. Думаю, я должен посмотреть на это своими глазами, прежде чем безоговорочно принять какие-либо утверждения. И даже с учетом моего личного присутствия, честно говоря, я настроен скептически. Боюсь, ученые могут ввести в заблуждение самих себя, как и люди, не принадлежащие к ученой касте, особенно когда они «сочувствуют» определенному исходу эксперимента. Я кивнула. Шура приблизился ко мне вплотную: «Прежде чем мы продолжим обсуждать эту очень интересную тему, я должен проверить твое самочувствие».

— Чувствую что-то вроде озноба. Похоже на дрожь от энергетического потока. Он то появляется, то исчезает.

— Что-нибудь еще?

Я ушла в себя и проверила свое состояние, потом доложила Шуре: «Да. Я вышла из обычного состояния, в этом нельзя ошибиться. Пока что-то слабое, но определенно, оно есть».

Шура улыбнулся.

— А как ты? — спросила я Шуру, заметив свечение в его глазах, какое бывало всегда, когда он принимал наркотик.

— Примерно так же, как и ты, с тем исключением, что не чувствую твоего маленького озноба.

Я улыбнулась ему: «Знаешь, ты светишься».

Он рассмеялся и сжал мою руку: «Разреши мне привести кабинет в нормальный вид, там все разбросано. Не возражаешь, если я оставлю тебя одну всего лишь на пару минут?»

Я ответила, что совершенно не против, и сказала: «На самом деле я бы предпочла немного побыть в одиночестве, чтобы понаблюдать за происходящим».

Я удобно устроилась на диване, передо мной на столике стоял стакан сока. Слева от меня на книжной полке стоял ночник, он мягко светился в темноте. Из задней комнаты доносились звуки музыки, там была включена аудиосистема. Звучал концерт Брамса для фортепьяно № 2, который я знала наизусть. В окно мне были видны два крошечных огонька, белый и красный, горевшие на вершине горы Дьябло. Я чувствовала одновременно и умиротворение, и возбуждение, находясь в ожидании изменения мира.

Я привстала с дивана, чтобы взять одну из книг по искусству, которую положила на стол еще днем, и уселась обратно полистать ее. Книжка была большой и довольно тяжелой. В ней были собраны рисунки и наброски Гойи. Я держала книгу на коленях и осознавала, что внезапно погрузилась в одно из тех драгоценных состояний, которые дарят психоделики. Наступает момент, который кажется бесконечным, ты находишься там, что проще и правильнее всего назвать Сейчас.

Время исчезло, просто спокойно осознаешь свое существование — как держишь эту книгу, как сидишь, скрестив ноги, на диване. Сейчас ты являешься самой собой, где-то там ходит другой человек, это Шура, сложный и удивительный человек, с которым я решила связать себя, не важно, надолго ли. Он в другой комнате, но мы с ним неразделимы.

Я посмотрела поверх книги и увидела, что комната полностью преобразилась. Я сидела в одной из половин комнаты, разделенной тем, что раньше было книжным шкафом, но теперь казалось обычной стеной, проходившей посередине какой-то лачуги аборигенов. Тени поглотили привычные предметы, благодаря которым это место напоминало гостиную Шуры. Слева от стены стоял стул, который я поставила туда раньше. На его спинку был наброшен гватемальский шарф, ярко блестевший в мягком свете ночника. Я рот открыла от изумления при виде желтых и бледно-зеленых полос, чередовавшихся с красными и черными, и подумала, может быть, шарф вызывал у меня ассоциации с туземной хижиной в каком-то неведомом краю. Я оглянулась вокруг, определив, что китайская ваза оставалась на своем месте, на полке, почти скрытая в темноте. Я увидела очертания пианино по другую сторону от разделявшей комнату стены и узнала книжные полки над окнами; все было на месте, и все-таки я не могла избавиться от ощущения, что я стояла на грязном полу в чужой хибаре где-то в Центральной или Южной Америке. Я бы не удивилась, увидев железный горшок для супа, установленный на чурбанах над маленьким очагом, и связки перца, сушившиеся в углах комнаты.

Мир действительно изменился, о, да. Как необычно. Словно видишь это место в совершенно новом измерении.

Пока я оглядывалась по сторонам, привыкая ко всем этим странностям, к превращению знакомого пространства в необъяснимо иное место, я начала кое-что понимать. Я воспринимала комнату так, словно никогда здесь не бывала прежде, и она предстала передо мной в новом свете, как будто я впервые открыла дверь, зашла в нее и села на диван, оказавшись в незнакомом, темном месте. Я воспринимала окружающее — коврики, камин, потолочные балки, отблески на окнах, стул — с точки зрения чужака, для которого каждый предмет в незнакомой обстановке обладает равнозначной важностью, потому что у него нет возможности узнать относительную значимость любого из них.

Лишь живя в комнате можно заставить разум установить недоступные сознанию приоритеты и приобрести новый взгляд на веши.