Я послонялась по гостиной, увидела еще две большие подушки на ковре за пианино и вытащила их наружу. Джордж по-прежнему лежал под деревом, закутавшись в одеяло. С ним рядом лежала Рут и что-то нежно ему шептала. До меня доносились лишь какие-то слабые звуки, которые подавал Джордж. Я задумалась, что за трудности у него могли случиться.
Впрочем, я его не знаю; вообще никого из них не знаю. Может, во время экспериментов Джордж всегда свертывается калачиком в одеяле. Может, Ли всегда дрожит от холода.
Я не могла понять, почему так относительно спокойно отреагировала на наркотик. Хотя всегда существовала вероятность того, что моя потребность в сохранении самоконтроля перекроет все остальное. Невозможно объяснить. Возможно, два дополнительных миллиграмма изменят ситуацию.
Шура принес мой стакан, долив туда немного сока. Я поблагодарила его и выпила содержимое стакана. Шура пошел к Джорджу и Рут.
Я обнаружила, что беседую с Джоном Селларсом. Он вежливо, по-дружески расспрашивал обо мне и сказал, что по профессии он антрополог. Потом мы выяснили, что оба любим искусство: он, по собственному выражению, оказался вечным студентом и критиком, а я всю жизнь рисовала. Мы с живым интересом обсудили коллекцию Брандейджа в парке «Золотые ворота». Для этой коллекции сделали целую пристройку к зданию, где хранится несколько величайших шедевров восточного искусства, известных всему миру. Я рассказала Джону о том, как много лет назад, когда я была под пейотом, вид статуи сидящего Будды над садом японской чайной церемонии пронзил мое сердце. В свою очередь Джон поделился со мной своим опытом в Оклендском музее. Он тогда находился под воздействием одного из Шуриных препаратов и был околдован голубыми и красными лошадьми Франца Марка.[58]
Интроверт, подумала я о своем собеседнике. Медленно начинает доверять новым знакомым. И все-таки казалось, что он ценит мои ответы. У него была удивительно приятная мимолетная улыбка.
Наконец, я поднялась в ванную комнату. Мимо меня прошла Ли. Она протянула мне руку, и я взяла ее. Она посмотрела на меня и улыбнулась с теплотой, в которой нельзя было ошибиться. Я почувствовала такой сильный прилив признательности к ней, что у меня от слез перехватило горло. Когда я пожала ей руку, она отпустила меня и опять пошла уединяться со своим одеялом.
Через несколько минут я в одиночестве села на диван. Мое состояние по-прежнему всего лишь ненамного отличалось от обычного, несмотря на добавочную дозу. Ко мне пришел Бен и примостился на скамеечке для ног. Он наклонился вперед, сцепив руки, лицо посерьезнело.
— Я надеялся, что у меня появится возможность поговорить с вами наедине, — сказал Бен. — Я подумал, наверное, вам было бы интересно услышать еще чье-нибудь мнение о нашей девочке, об Урсуле.
— Да, — сказала я, удивившись. — Конечно, интересно.
— Я собираюсь говорить с вами довольно откровенно, безоколичностей, — начал Бен. — Она привлекательная молодая женщина, яркая, обворожительная и очень сильно манипулирует людьми. Она полностью ослепила Шуру; он не может видеть, какая она есть на самом деле, и, разумеется, он не захочет говорить на эту тему ни с кем, кто не боготворит землю, по которой ходит его Урсула. Так получилось, что я еще раньше познакомился с таким типом женщин. У Шуры было относительно мало женщин в жизни, и, без сомнений, такие ему не попадались. Конечно, у него нет опыта общения с людьми разного сорта, опыта, который есть у практикующего психолога. Поэтому бессмысленно ожидать, чтобы он понял, с какой проблемой он столкнулся. Боже мой, в чем дело? Она ему не нравится! Урсула ему не по душе! Я кивнула Бену, мои глаза были прикованы к нему.
— Урсула — это, как бы получше сказать, такая женщина, которая, если ее влечет к мужчине, интуитивно чувствует, каких эмоций ему не хватает. В ней просыпается непреодолимое желание стать для этого мужчины такой женщиной, которая ему нужна. Вероятно, каждый раз она убеждает себя, что это настоящая любовь, но сомневаюсь, что она способна ощутить то, что большинство из нас считает подлинной любовью. У адептов Юнга есть такой термин — «женщина-анима». У такой женщины не очень устойчивая самоидентификация. Как у многих великих актеров, ощущение цельности собственной личности приходит к ней вовремя игры своей роли, она как бы заимствует это ощущение на время. В данном случае она играет роль музы, вдохновения, обожаемой женщины-мечты. Она делает реальной фантазию, и можете представить, какое потрясающее эмоциональное вознаграждение она получает, играя эту роль, пока длятся ее отношения с мужчиной. Но, разумеется, все продолжается лишь до тех пор, пока в ее жизни не появляется другой нуждающийся в ней привлекательный мужчина.