Пиджак с погонами

Что у нас там работает как сорбент для паров спирта? Лучше всего, конечно, активированный уголь, но его нельзя же ставить в огнепреградитель. Остановился я на силикагеле, тем более, оказалось, что у нас на складе есть. По первой прикидке, потери должны уменьшиться раза в три. Вот это все я и изложил Коле. Тот обрадовался: «Вот, мол, подадим с Вами рацпредложение, получим по двадцать пять рублей». Все же он был детдомовский, национальной традиции сообразительности в нем не было. Я эту идею немедленно прекратил и строго наказал ему не говорить на эту тему ни командиру, ни зампотеху. Сделали мы с ним эту операцию вдвоем в воскресенье, когда зампотех уехал с женой Любочкой на мотоцикле к ее родне, а командир после обеда был не вполне в сознании, дремал у себя дома у телевизора.

В общем, у нас с Николаем больше проблем со спиртом вообще не появлялось. Хорошо еще, что мы оба были не запойные и вообще не беспредельщики. А то бы… Но когда надо — могли себе отлить пару литров и не бояться недостачи.

Но вернемся в мою новую квартиру. Как уже сказано — она не производила впечатления, что туда можно будет привезти жену и ребенка. А тогда на кой черт она нужна? В пожарке я, по крайней мере, не должен был думать о печке. А в это, как раз, время у меня завелось новое знакомство. Дело было так, что я простудился. Ну, пошел в танковый батальон в медчасть. Там такой высокий симпатичный старлей медслужбы не вполне армейского вида. Он тут служит старшим медиком. Пожаловался я на болячку, он мне что-то прописал. Заодно спросил: «Есть ли еще какие жалобы?» — «Есть, говорю. Служить совсем не хочется». Ну, разговорились, я ему объяснил, что из двухгодичников и тоска мне тут смертная. Оказалось, что он москвич, окончил Первый Медицинский, его загребли на двадцать пять лет и ему тут тоже не особенно весело. Звали его Володя Кульков.

Сказал он мне: «Ну, приходи ко мне вечером, я тебя маленько полечу. Да и сам…». Жил он от нашего склада не особенно далеко, что-нибудь километра полтора по шоссе, в старом бревенчатом доме снимал отгороженный фанерной стенкой угол. Он меня познакомил со своей хозяйкой, бодрой старушкой лет семидесяти, повязанной платочком, по имени Баба Хима, то есть Евфимия Гавриловна. Она нам поставила на стол щи, что меня особо обрадовало, поскольку я с детства любил щи, как украинец борщ. Но сам себе все же не варил. Ну, посидели мы с ним, потрепались под разведенный. Очень, оказалось, симпатичный парень и тоскует не меньше моего, разве что он неженат, так хоть этой проблемы нет.

Еще мы с ним посидели несколько раз, так что совсем сдружились. А тем временем атмосфера сильно менялась. Радио Хэйлунцзянского военного округа из Харбина теперь начинало свои русские передачи словами: «Передаем последние известия для жителей временно оккупированных китайских территорий Приморья и Приамурья». На Амуре вдоль благовещенской набережной наши погранцы соорудили на льду середины реки заграждения и хунвэйбины, недавно переселенные с юга в китайский город Хэйхе напротив, стали чуть ли не каждую ночь приходить туда бороться с ревизионистами. Причем длина заграждения была километра два, а чайники приходили туда строго на середину, плевали и кидали снежками и льдышками в советский пограничный наряд и выкрикивали что-то, что по созвучию сильно напоминало русский мат. Выстрелов пока не было, но вполне можно было ожидать невдолге. В общем, дело явно шло к Даманскому. Округ наш был на повышенной боевой готовности, так что ходить приходилось с кобурой на ремне, неприятно давившей на правое нижнее ребро. А ожидалась полная боевая готовность, что, как известно, и случилось в начале марта после боев на Уссури.

Для меня тема приезда моей Лины в Березовку была закрыта. А к тому времени мне смертельно надоели ежедневная топка печки, утренний холод-колотун в комнате, а больше того ежедневное ведро золы. И вот во один прекрасный день Володя говорит мне: «А чё ты, собственно, маешься? Поговорим с Бабой Химой, я у нее снимаю угол за пятьдесят рублей со стиркой и кормежкой. Сейчас один угол свободен. Можешь, я думаю, и ты». Поразмыслил я и понял, что это хорошая идея. Ну, придется утром идти на работу не две минуты, а пятнадцать. Но проблем нет совсем. И недорого. Недорого было, вообще-то, потому, что Баба Хима была вдовой первого председателя колхоза в соседней деревне Петропавловке. Пенсию ей добрая Советская Власть платила двенадцать рублей, но она по лету все время хлопотала на огороде, сдавала, значит, углы двум офицерам, а еще иногда койки девицам-старшеклассницам из деревень, учившимся в Березовской средней школе. А по своим связям с этим колхозом она там покупала мясо по рублю, ну, и остальные продукты соответственно.