Пидор

Он расстилает новые карты. Придвигает еще один стол, прижимает края карт плевательницами. «Так вот, они ни черта не нашли. А вот другая карта…» Он разворачивает еще одну. «Будьте добры, присядьте на тот краешек, чтобы она у нас не свернулась. Я вам сейчас покажу, почему у них скважина сухая, и почему в том месте вообще никогда бурить не стоило видите, вот этот сброс идет в аккурат между артезианским колодцем Джеда и границей с Мексикой, прямо в квадрант четыре. А массив этот снимался последний раз в 1922 году. Вы ж, наверное, знаете того парня, который этим занимался? Эрл Хут, отличный парень просто. Дом у него в Накогдочесе, а зять его владеет участком вот тут — старая ферма Брукса, сразу к северу от границы, прямо напротив…»

К этому времени президента уже всего крючит от скуки, ему все легкие пылью запорошило — ведь у нефтепромышленников по конституции на пыль иммунитет, — и он говорит: «Ладно, если всем этим славным ребятам не в падлу, то и мне, наверное, тоже. Согласен».

И вот магнат возвращается, и тот же самый номер поделывает с потенциальными клиентами. Потом выписывает из Далласа геолога — или еще откуда-нибудь, и геолог ловко болтает какую-нибудь чушь про геологические сбросы, поверхностные признаки нефтепроявления, внедрение, глинистые сланцы и песок, выбирает какое-нибудь место — более-менее случайно — и начинает бурить.

Теперь — бурильщик. Это точно должен переть буром. Его нужно искать в Бойзтауне — в пограничных городках есть целые районы, где такие парни обретаются. Его находят в комнате среди пустых бутылок, с тремя шлюхами. Шварк ему бутылкой по башке, на улицу выволокли, протрезвили, привезли на место, он смотрит на участок, сплевывает и говорит: «А мне-то что — твоя же скважина».

И вот если скважина оказывается сухой, нефтепромышленник говорит: «Ну что ж, бывает. Некоторые скважины смазаны, некоторые — суше, чем пизда у шлюхи воскресным утром». Был один такой магнат, его Суходрочкой Даттоном звали — ладно тебе, Аллертон, отставить шуточки про вазелин, — так вот, он двадцать сухих скважин насверлил, пока не вылечился. «Вылечился» — это значит «разбогател» на соленом языке нефтяной тусовки.

В бар вошел Джо Гидри, и Ли слез с табурета пожать ему руку. Он надеялся, что Джо поднимет тему педерастии, и он сможет проверить реакцию Аллертона. Ли прикидывал, что Аллертону уже пора дать понять, на что идет игра — главное тут не упустить мяч из рук.

Все уселись за столик. У Гидри кто-то спер радиоприемник, сапоги для верховой езды и наручные часы.

— У меня беда в том, — жаловался Гидри, — что мне нравится такой тип людей, который меня грабит.

— Вот тут ты и совершаешь ошибку, — сказал Ли. — Зачем приглашать их домой? На это есть гостиницы.

— Тут ты прав. Но у мне далеко не всегда хватает на гостиницу. А кроме этого, мне нравится, когда кто-то готовит мне завтрак и подметает квартиру.

— Вернее — выметает квартиру?

— Да плевать мне на часы и на радио — сапоги жалко. Красивые были, я им так радовался всегда. — Гидри склонился над столом и взглянул на Аллертона. — Прямо не знаю, стоит ли перед молодым поколением о таких вещах рассказывать. Не обижайся, парнишка.

— Валяй, — ответил Аллертон.

— Я вам рассказывал, как уличного фараона сделал? Vigilante, ночной патрульный там, где я живу. Каждый раз видит: если у меня в комнате свет горит, сразу заходит рому выпить. И вот ночей пять назад заходит, а я пьяный и мне хочется, поэтому одно за другое — и вот я ему уже показываю, как коровы капусту едят…

И вот на следующий вечер после того, как я его сделал, прохожу мимо пивной на углу, а он выходит borracho и говорит: «Выпей». Я говорю: «Не хочу я пить». А он pistola вытаскивает и повторяет: «Выпей». В конце концов, я у него pistola отобрал, а он в пивную забежал — подкрепление по телефону вызывать. Пришлось тоже туда врываться и телефон на стенке крушить. Теперь мне за него платить нужно. Я домой возвращаюсь — я на первом этаже живу, — а он на окне мылом уже написал: El Puto Gringo. Я вместо того, чтобы стереть, все как есть оставил — бесплатная реклама все-таки.

Подносили новые стаканы. Аллертон сходил в сортир, а вернувшись, влез в какой-то разговор у стойки. Гидри обвинял Хаймана в том, что он педик, а притворяется, что нет. Ли пытался объяснить Гидри, что Хайман на самом деле — не педик, а Гидри упорствовал:

— Он — педик, а ты, Ли, — нет. Ты просто ходишь и делаешь вид, что педик, чтоб тебя из тусовки не выпихнули.

— Да кому вообще надо в твою остохреневшую тусовку лезть? — спросил Ли. Он видел, как Аллертон у стойки разговаривает с Джоном Дюме. Дюме относился к той маленькой клике педиков, что устроила себе штаб-квартиру в пивной на Кампечи, которая называлась «Зеленый фонарик». Сам Дюме не был явным пидором, а из остальных мальчиков-фонарчиков педрильность перла настолько сильно, что в «Эй, на борту!» их не привечали.