Пятый угол

— Док, — шагнула я к нему, — пожалуйста, ты не так все понял.

— Катерин, не стоит оправданий, мне все понятно. Извини, что перевернул всю твою жизнь с ног на голову, я действительно не представлял, что все может так повернуться. Меньше всего мне хочется, чтобы ты страдала.

— Это пройдет…

— Когда-нибудь обязательно, — усмехнулся он, — надеюсь поздно не будет. Черт, — стукнул Костя кулаком в стенку, сжав челюсть.

Я видела, что он готов взорваться, разнести все подобно смерчу, он не желал так просто сдаваться, отпускать меня, давать время. Не хотел, не мог. Градову тяжело было переступить через собственные чувства, ведь это было равносильно тому, что сделать несколько шагов назад.

Слезы покатились огненными каплями по моим щекам, мне до одурения хотелось прижаться к его телу, целовать, обнимать, шептать что-то невнятное, но в то же время сознание словно парализовано, ноги не могли сделать даже шага.

Я самовольно разжала пальцы, будто отпуская его, отпуская свою жизнь, даря ее кому-то другому. Я «дарила» Костю, прекрасно осознавая, что включаю зеленый свет для Алисы и остальных. Но пока сама не приду к общему знаменателю, не смогу быть искренна с ним.

— Люблю тебя, Костя, — прошептала, глядя в пустоту.

— Не надо, Катя, пожалуйста, — выкрикнул он, прижимаясь спиной к стене, — зачем ты это говоришь, не делай больнее ни мне, ни себе.

— Я не смогу без тебя, — размазывая слезы и дрожа, будто кленовый лист на ветру, заикаясь, произнесла в ответ.

— Сможешь, малышка. И не надо противоречить самой себе.

Костя подошел ко мне почти вплотную, его теплые пальцы коснулись моей щеки, провели немного вниз, очерчивая контур губ. Я закрыла глаза, зажмурилась, стараясь запомнить этот момент, сохранить его в памяти, словно фотокарточку, пронести сквозь ветра и вьюги. Он не поцеловал, не обнял, а осторожно ступая, вышел из квартиры в холодную сентябрьскую ночь, бесшумно прикрыв за собой дверь.

Я медленно сползла по стене, подтянула ноги к груди и уткнулась в них лицом, дав наконец-то волю своим слезам. Они катились горохом, губы, искусанные до крови, горели, и казалось сил уже не было ни на что. Я собственными руками препарировала нашу любовь. В висках отчаянно пульсировало, и осознание, что он больше не вернется пришло почти сразу. Резко вскочив, словно подстреленный хищник, заметалась по квартире, не зная куда себя деть, будто бы искала пятый угол и не находила. В лабиринте чувств оказалось так легко потеряться, достаточно просто разжать пальцы.

— Дура, какая же ты дура, Катя, — закричала я, подхватывая с комода вазу и целенаправленно запуская ее в стену. — Ненавижу, ненавижу эту жизнь, этот дерьмовый мир, себя.

Ваза, соприкоснувшись со стеной, разлетелась на сотни осколков, которые упали к моим ногам хрустальными каплями. А сверху катились слезы, приземляясь беззвучно на пол, сейчас я оплакивала свою любовь, свою жизнь, нашу общую боль.

Обнаженные серые ветки царапали подоконник за оконным стеклом, будто дикий зверь своими когтями скреб по бетонным стенам в надежде выбраться из заточения. Ветер завывал, отрывая чуть влажные листья от холодного асфальта и поднимая их ввысь. Погода навевала хандру и сплин, вот именно на нее я и списывала свою трехнедельную апатию, когда хочется лежать под одеялом с закрытыми глазами и не шевелиться. Потому что каждое движение причиняет боль, пронизывающую, острую, от которой невозможно убежать и скрыться.

Я вновь перевернулась на другой бок и уставилась в стену напротив, уже отчетливо понимая, что начинаю ненавидеть эту бетонную коробку, которую еще недавно называла «любимым домом». Вмиг все опостылело и стало чужим, наверное, в тот момент, когда Костя перешагнул порог и ушел.

Уже три недели без него, кажется, я разучилась дышать и мыслить, по большей части валялась в постели, переложив все рабочие вопросы на хрупкие плечи помощницы. Тоня поначалу пыталась вытянуть меня из этого кокона, но, промучившись неделю, плюнула и правильно сделала, легче мне не становилось, несмотря на уверения знатоков, что время лечит. В моем случае оно утягивает в торфяное болото.

Почти каждый день я по десять раз набирала его номер, но телефон Градова молчал. Как только светало за окном, пальцы снова суматошно жали кнопки, это превратилось уже в своего рода ритуал, но абонент так и не пожелал откликнуться на мой зов. Аппарат был отключен, а док…он, наверное, поставил жирный крест на мне. Не простил, не понял…

— Иди поешь, — раздался вкрадчивый голос Вадима, — ну сколько можно валяться в постели, бока не болят еще?

Я лишь тяжело вздохнула, кутаясь в одеяло. Сегодня в наряд заступил муж Ольги, с чего-то в последнюю неделю они взяли, что мне обязательно нужна нянька и теперь поочередно несли пост возле моей кровати, стараясь насильно покормить, заставить разговаривать, встать наконец-то. Но получалось у них не очень, хоть они и отчаянно старались, пытаясь воззвать к моей совести и дружеским чувствам.