Роза не думала о плохом, она слушала подборку иностранных песен под названием «Романтическая коллекция». Название, конечно, пошловатое и глупое, но песни хорошие. Она ни слова не понимала – английский знала в пределах школьной программы, но не сложно было догадаться, что поют о любви. Под песни с этого диска ей легче всего погрузиться в мечты о том, как она – прекрасная и удивительная, что живет совсем иначе, чем прежде, просыпается и радуется каждому новому дню, занимается интересным делом, которое ей по душе, любит себя и играючи кружит головы мужчинам.
Девушка поймала себя на мысли, что не слишком сильно волнуется за судьбу деда. Его исчезновение поначалу наполнило ее страхом, но ужас постепенно отпускал. И не потому, что Роза совсем равнодушна к нему. Наоборот, Роза стала ловить себя на мысли, что ее отношение к деду, как и ко всем остальным родственникам, меняется в лучшую сторону.
Правда заключалась в том, что она просто не могла разрешить себе поверить, что дед исчез навсегда. И вообще – что все происходит с ними на самом деле. Так ведь не бывает, верно? Есть причина, есть объяснение. И скоро они это объяснение найдут – разве может быть иначе?
В глубине души Роза знала, что это спокойствие вроде анестезии: скоро действие укола закончится и душный страх навалится с небывалой силой. Но пока она могла позволить себе не думать и собиралась воспользоваться этой возможностью.
Время от времени Роза открывала глаза и смотрела на тетю Римму. Та лежала с закрытыми глазами, грудь ее тихонько вздымалась. Можно было решить, что старуха мирно спит, но девушка знала, что это не так.
Она глядела на тетку с симпатией, которой прежде к ней не испытывала. Впервые за все годы, что Роза ее знала, тетка была похожа на живого человека, а не на робота с зубастой улыбкой и хищной хваткой, запрограммированного лишь на извлечение прибыли.
Что и говорить, с дедом тетя Римма поступила ужасно. И когда книжкой попрекнула, и раньше, когда наследство у него отжала. Но то, что старухе достало сил рассказать об этом, вызывало уважение. Тем более время, для того чтобы рассказать, она выбрала неудачно – знала ведь, что они с матерью на нее злятся. Могла бы промолчать, но не стала.
Один раз Роза тихонько встала с кресла – показалось, что она видит какое-то движение в смежной с этой комнатой гостиной. Дверь была открыта, и там тоже горел свет: они теперь боялись оставаться в темноте, включали электричество даже в пустых комнатах. Ох и внушительный же счет за электроэнергию предстоит оплатить тете Римме в феврале!..
Роза на цыпочках двинулась в гостиную, чувствуя, как колотится сердце.
– Что такое? – спросила тетка, но она только покачала головой.
Большая гостиная была пуста. Чудовище в темном капюшоне не выпрыгнуло на нее из-за угла, чтобы утащить вслед за дедом.
– Эй! Есть кто? – крикнула Роза в пустоту, удивляясь, как спокойно звучит ее голос.
Никто не ответил, и девушка вернулась в свое кресло. Показалось – только и всего. От сердца отлегло.
Мать по-прежнему была наверху. Роза пару раз видела, как она молится – совершает намаз, хотя обычно мама делала это за закрытыми дверями. Аккуратно расстилала на полу специальный коврик для молитвы – намазлык, усаживалась на него лицом к Мекке и бубнила молитвы, перебирая четки. Перед тем как начать, следовало совершить омовение. Раньше мать отращивала длинные ногти – они у нее были такие прочные, что постричь почти невозможно, только спилить. Вот она и спилила под корень. Как ни старайся вычистить грязь, под ногтями все равно останутся частицы, объясняла она. А это недопустимо.
Молитвы читались на арабском. «Какой в этом смысл? – думала Роза. – Как можно обращаться к Богу на незнакомом языке, произносить тарабарщину, не понимая ни слова?» Но верующим, определенно, виднее. Если матери от этого легче, пусть молится. Странно вообще-то, почему она, не зная даже татарского, не говоря уже об арабском, выбрала ислам, а не христианство, когда непонятно почему вдруг уверовала в Бога. Раньше Роза об этом не задумывалась, ей были не интересны ни мотивы матери, ни ее мнение, ни взгляды. Но сейчас поняла, что раздражение испаряется, уходит прочь, вслед за обидами и холодом. Теперь ее вправду интересовало, почему мама так истово принялась молиться.
Вымаливала лучшую долю для дочери?
Или пыталась замолить собственные грехи?
Низкий, чуть хрипловатый женский голос старательно, вдохновенно выводил мелодию, произносил красивые слова на воркующем английском языке. Музыка звучала так громко, что Роза не услышала, что ее зовут. И только когда мать потрясла за плечо, открыла глаза. Поспешно сдернула наушники – сердце от неожиданности подпрыгнуло и упало тяжелым ледяным камушком.
Губы матери шевелились: она что-то говорила, и лишь спустя мгновение Роза поняла, что именно.
– Где тетя Римма? – почти кричала мама. – Куда она подевалась?
Роза вскочила с кресла, дико озираясь по сторонам.
– Понятия не имею, – выдохнула она. – Только что здесь была!
Мать стояла, беспомощно уронив руки.