Пятое приключение Гулливера

С трудом достав железную монету, я протянул ее старому еху.

— Не надо мне ваших денег, господин, — ответил старик. — Я рад бы и так накормить вас, но у нас самих только и есть, что два биттля картошки.

Самка порылась в корзине, наполненной листьями и ягодами, и достала небольшой кусок хлеба и пару печеных картошек.

— Кушайте, — сказала она, подавая мне эту скромную пищу, — а мы как-нибудь обойдемся. Вы голоднее нас.

Маленький еху жадными глазами смотрел на монету.

— На эти деньги можно купить еще хлеба, — сказал он. — Я сейчас сбегаю.

Старый еху согласился.

— Я бы никогда не взял от вас денег, — сказал он, когда мальчишка скрылся за деревьями, — если бы у меня самого хоть что-нибудь было. Но у меня сейчас ничего нет. Мы только что отдали его величеству императору, да будет благословенна его жизнь, четверть своего имущества, мы только что поднесли ему в подарок последнего теленка, а вчера жена отнесла ее величеству королеве последнюю курицу. Мы решили раскопать эту полянку и посеять здесь хлеб и овощи. Может быть, сборщик подарков не разыщет нашего поля, и тогда мы как-нибудь перебьемся будущей зимой.

Это были не еху — это были фермеры его величества императора лучшей из стран.

Скудная пища несколько подкрепила мои силы. Не желая стать виновником гибели этих добрых людей, спасших — но надолго ли? — мою жизнь, я сказал им, кто я и к какому наказанию приговорен.

— Я знаю вас, — ответил старик. — В городе и даже в деревне я тоже бы вас не заметил. А здесь — лес.

Последние слова он произнес с чувством радости и восхищения, что есть еще на свете такой уголок земли, где человек может быть самим собою.

Мальчишка скоро вернулся с большой ковригой хлеба и кружкой плохого вина. Я разделил свой завтрак с новыми друзьями и заметил, что их аппетит не уступает моему.

— У меня было пол-акра земли, деревянный дом, лошадь и двухгодовалая телка. Я арендовал немного земли у герцога и получал от него хлеб и сено для своего скота. Но вот император, да продлит господь его жизнь, увеличил аренду в три раза и заставил нас по дешевой цене продавать свой хлеб. Тогда мне стало нечем платить долги его сиятельству герцогу, у меня отобрали дом и землю и отдали их моему богатому соседу. Меня лишили звания фермера, и я стал батраком. Герцог, да будет он счастлив, разрешил мне работать на его земле и дал мне кров и пищу. Мы бы прожили кое-как, если бы не война и подарки его величеству императору. Я отдал все, что имел, мы должны были умереть с голоду. Тогда я пошел ко дворцу и просил милости государя. Государь послал меня на работы. Я работаю теперь двенадцать часов в сутки и получаю, как преступник, три биттля картошки в день. Такова милость императора. Раньше я получал и хлеб, но теперь…

Я знал, что преступники отказались от хлеба.

— В каком же преступлении ты обвинил себя? — спросил я.

— Я сказал в присутствии своих соседей, что я голоден. За это дают один год работы и не запирают в тюрьму.

Фермер провел меня заросшей тропинкой к пещере, вырытой им посреди леса, и сказал:

— Здесь вы можете отдохнуть, никто не помешает вам. А завтра вечером мы опять придем сюда работать.

Я поблагодарил фермера за его заботы обо мне и предложил золотую монету. Он отказался.

— Я не могу взять этих денег, батракам и преступникам запрещено иметь золото. Если я сегодня же не отдам ее императору, меня обвинят в краже и повесят.

Как я ни сожалел, что не могу достойно отблагодарить этого доброго человека, мне пришлось согласиться с его доводами. Я крепко пожал на прощанье его грубую руку.

И этих людей я принял за еху!

Вспоминая даже теперь, когда пишу эти строки, с какой гадливостью принял я протянутую мне руку помощи, я до сих пор не перестаю горько упрекать себя.

Подкрепившись сном и оставшейся пищей, я снова почувствовал себя здоровым и крепким, способным, как всегда, переносить любые лишения и неудобства. Оставаться в пещере, на шее у доброго фермера, которому вдобавок я ничем не мог отплатить за его услуги, я считал неудобным. Далеко ли отсюда деревня? Разве не может нагрянуть сюда полиция? Кто-нибудь увидит меня, донесет на фермера, и я буду причиной его гибели.

— Нет, уж если кому погибать, пусть лучше погибну я.

Выбравшись из леса, я вышел на проселочную дорогу. Голода я не чувствовал, в кармане у меня лежал еще большой кусок хлеба, в канавке по бокам дороги краснели спелые ягоды. Я находился, наконец, на твердой земле — а что еще нужно, чтобы чувствовать себя не самым несчастным из потерпевших крушение мореплавателей. Привыкший, как и все путешественники, к превратностям судьбы, я с удовольствием вдыхал вольный воздух полей, не думая не только о завтрашнем дне, но и о том, где я найду приют сегодняшней ночью.

Оборванные фермеры и батраки ковыряли скудную землю, немногочисленный чахлый скот разгуливал на бедных пастбищах, в деревне, у покосившихся избушек сидели голодные и голые ребятишки. Несмотря на то, что я и прежде не обманывался относительно благосостояния жителей лучшей из стран, действительность превзошла всякое воображение. Старый фермер был прав.