Пятница, 13 число (сборник)

(Читает.) «Здорово вас разыграли!»

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Кого нас?

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Вас.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. В каком смысле?

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Я думаю, в смысле нечистой силы. Не могла же она сама написать, что ее нет.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Дай записку. (Читает.) «Здорово вас разыграли»… То есть что же?.. То есть нас как бы?.. Но я домой не мог дозвониться, все время не туда попадал.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Связь нарушена. Сегодня трудный день, магнитные бури. Может, сеть сама порчу наводит, чтобы новые тарифы брали.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Хорошо. Всё – розыгрыши, случаи, совпадения, всё допустимо. Стул почему двигался?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Да! Стул-то с чего вдруг пополз по сцене?

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Я двигал. Надоели вы мне со своими приметами, и зрители, смотрю, не расходятся, я привязал к стулу нитку и потянул.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ (проверяет стул) . Нитка есть. (Петру Ивановичу.) Паразит ты.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Я чувствовал, что здесь что-то не так. С самого начала чувствовал.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. И я с самого начала. Думаю: не может быть, чтобы никто не встретил, розыгрыш какой-то.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Ну конечно, как это – никто не встретил? Нонсенс чистой воды.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Думаю: или розыгрыш, или подстава. (Владимиру Николаевичу.) И сразу он начал про нечистую силу: «Сейчас они найдут нечистую силу!», «Где здесь нечистая сила?», «Нет никакой нечистой силы!». Подталкивал нас к суеверию.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Пришел раньше всех, записки подготовил, чтобы знать, где какая.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Про записки ни сном ни духом.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. По глазам видно, что врешь.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Не вру.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Врешь, врешь! Я еще думаю: что он спокойный такой? У всех телефон не соединяет, у него соединяет. Володя закрестился совсем.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Кто?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Ты. Крестился – аж ветер вокруг тебя поднялся.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Я закрестился?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Ну да. Пугал нечистую силу.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. А ты-то?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Что я?

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Ты-то как крестился, забыл?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Я так, за компанию. Я понял, что он разыгрывает. Дай, думаю, поддержу для смеха. И за тебя не так будет стыдно перед людьми.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Мне стыдно. Стыдно, да. Я испугался. Насторожился, испугался. Сейчас вот удивляюсь, как быстро эта зараза входит в человека. (Петру Ивановичу.) Может, я и не поддался бы, но посмотрю на Игоря – губы синие, трясется весь от страха…

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Кто трясется?

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Лицо перекосило, голова дергается…

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Что ты несешь?

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Каждую секунду плюется через левое плечо…

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Кто плюется?

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Я еще подумал: откуда в одном человеке столько слюны?!

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Не надо с больной головы на здоровую. Кто пошел углы крестить, чертей разгонять?

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Всю сцену заплевал.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Черти с ума посходили.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Спасибо, теперь сцену мыть не надо.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Ты знаешь, что из-за тебя у чертей сегодня объявили траур? Семь дней.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Сиди уж.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Сам сиди.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Надо быть верным своим убеждениям, тогда никакая зараза вас не проймет. (Встает.) Товарищи! Братья и сестры!

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Сядь! Я публично торжественно отрекаюсь от ереси суеверия.