Пятиборец

Ночь выдалась просто замечательная. На темной чаше неба, словно россыпи самоцветов, мерцали звезды. Светлая луна, похожая на большую серебряную монету, медленно катилась по небосводу. Стояла гулкая тишина, лишь изредка нарушаемая криками ночной птицы и шелестом листвы, доносившимися из ближайшей дубовой рощи. Медленные воды Борд-Ривер все еще посверкивали сквозь быстро сгущавшийся туман. На пологом заливном лугу горел небольшой костерок

Молодой пастух подбросил в огонь сухих веток, достал из заплечного мешка пресную лепешку, с удовольствием откусил кусочек. Лепешками его снабдила заботливая жена. Она же купила у торговца оберегами большой осиновый кол с вырезанными на нем заклятиями против гирудов. Сейчас кол лежал в траве рядом с пастухом и, несомненно, отлично делал свое дело: за трое суток, проведенных в опасной близости от границы Империи, гируды ни разу не обозначили своего присутствия. Немногие овцеводы Уайтроуз осмеливались пасти здесь свои стада. Хотя эти луга изобиловали сочной травой, а в ручьях журчала прозрачная вода, место считалось проклятым. Время от времени здесь пропадали овцы. И люди. Хуже всего было, когда они возвращались.

В памяти пастуха еще был свеж случай с односельчанином. Несколько недель назад тот отправился в эти места косить сено на заливных лугах. Вернулся в деревню без стада, испуганный и белый как полотно. Сперва лепетал что-то о красавице в венке из черных роз и о своих ночных встречах с нею в лесу. Потом набросился на соседа и попытался прокусить ему на шее яремную жилу. Косаря скрутили, заперли в сарае и вызвали из Ноулдона отряд Стальных сутан.

Когда сарай открыли, оказалось, что обращенный успел прорыть в каменистой земле лаз. Для этого ему потребовалось меньше суток. Свои ногти он стер до костей. Но обращенный не чувствовал боли. Его посадили в высокую железную клетку и сожгли на деревенской площади. Даже корчась в огне, косарь продолжал призывать свою красавицу и вопить о том, что за один ее поцелуй готов отдать остатки своей крови до последней капли.

Участь несчастного косаря заставила других на время забыть о чудесных лугах, где овцы в считаные недели нагуливали жир, а шерсть их делалась удивительно мягкой и длинной. Однако желание разбогатеть заставляло скотоводов приближаться к самой границе Империи. Одни возвращались целыми и невредимыми, другие исчезали без следа.

Подкреплявшийся лепешкой пастух был осторожен. Он любил свою семью, и только это заставило его рискнуть собой, а вовсе не стремление к быстрой наживе. В гибельные края его погнала охватившая королевство засуха, как полагали местные жители, магического происхождения. Беспощадное солнце превратило зеленые травы в чахлые и малосъедобные для скота пучки. Почти все ручьи большей частью пересохли. А по руслам тех, которым удалось пережить засуху, катилась теплая, до омерзения мутная вода.

Вариантов у бедного овцевода было только два. Распродать остатки голодного стада и наняться в работники к более удачливому собрату. Или направиться в гибельное пограничье, которого, по непонятным причинам, всеобщая засуха не тронула. Пастух выбрал последнее. И пока что не пожалел об этом. В конце лета он собирался вернуться домой, с выгодой распродать овец и открыть собственную харчевню.

С этими приятными мыслями парень закутался в плащ и собирался улечься поближе к огню, как вдруг одна из овец жалобно заблеяла. К ней присоединилась вторая, третья. Через минуту все стадо оглашало луг жалобным блеянием. Пастух схватил осиновый кол и сквозь густой туман бросился к овцам, уверенный в том, что на стадо покушаются волки.

Однако ни одного серого хищника поблизости не оказалось. Постепенно овцы успокоились, однако от недавней идиллии не осталось и следа. Пастух, разводя густой туман руками, как воду, поспешил к огню, чтобы поскорее согреться. Небо мгновенно затянуло, и стало бы совсем темно, если бы край луны не виднелся в просвете между черными облаками. Со стороны рощи повеяло прохладой, которая вскоре сменилась ледяным ветром, совершенно необычным для этого времени года. Туман удивительно быстро рассеялся.

Оказавшись в нескольких шагах от костра, пастух в замешательстве остановился. В круге оранжевогосвета боком к нему стоял очень высокий человек, одетый как паломник. Его коричневый плащ развевался под дуновениями сильного ветра. Лицо было скрыто капюшоном. Незнакомец протягивал к огню худую руку, а другой опирался на дорожный посох. Он никак не ответил на окрик пастуха. Тот все еще тешил себя надеждой, что на огонек забрел странник, путешествующий по святым местам, но на всякий случай покрепче сжал в руках осиновый кол и занес его над головой острием вниз.

—Эй, приятель! — Пастух повысил голос, думая, что странник туговат на ухо: — Эй, приятель. Ты, видать...