Пятеро детей и Нечто

В маленьком окошке над большими воротами, за рвом, появившимся там, где всего полчаса назад был сад, кто-то размахивал чем-то почти белым. Роберту показалось, что это один из носовых платков Сирила. С тех пор, как Сирил опрокинул бутылку красителя в ящик со своими носовыми платками, они никогда уже не бывали чисто-белыми. Роберт помахал в ответ и тут же понял, что поступил неразумно, ибо этот сигнал заметили осаждающие, и к нему направились двое в стальных шлемах. Их длинные ноги были обуты в высокие коричневые сапоги, и приближались эти двое такими большими шагами, что Роберт, вспомнив, какие короткие ноги у него самого, решил не удирать. Он знал: сбежать все равно не удастся, а враг, чего доброго, придет в ярость. Поэтому он застыл неподвижно – к удовлетворению обоих мужчин.

– Клянусь святынями, – сказал один, – вот храбрый плут!

Роберту понравилось, что его назвали храбрым – каким-то образом это и вправду прибавило ему смелости. «Плута» он пропустил мимо ушей. Он знал, что в исторических романах для юношества люди часто так говорят, значит, его не хотели обидеть. Оставалось надеяться, что он поймет язык воинов. Ему не всегда удавалось понять, о чем говорят персонажи исторических романов для юношества.

– Какая странная у него одежда, – сказал второй воин. – По-видимому, он задумал коварное предательство. Скажи, парень, какими судьбами ты здесь очутился?

Роберт понял, что это означает: «Ты что тут делаешь, мальчик?» – и ответил:

– Если вы не против, я хочу пойти домой.

– Ну так ступай! – разрешил человек, чьи сапоги были выше, чем у второго. – Никто не препятствует тебе, и ничто не повелевает нам за тобой следить.

Обращаясь к своему товарищу, он добавил настороженным шепотом:

– Разрази меня гром, у меня дурные предчувствия: возможно, он принес вести осажденным.

– Где ты живешь, юный плут? – спросил мужчина в шлеме побольше.

– Вон там, смотрите, – сказал Роберт, но тут же понял, что лучше было бы сказать: «Вон там, взирайте».

– Ха… Вон оно что! – отозвался человек в самых высоких сапогах. – Ступай со мной, мальчик. Тебя должен узреть наш предводитель.

И упирающегося Роберта потащили к предводителю – за ухо.

Таких великолепных воинов, как предводитель, Роберт еще никогда не встречал. Военачальник как будто сошел с картинок, которыми Роберт так часто восхищался в исторических романах. Тут тебе и доспехи, и шлем, и конь, и гребень, и перья, и щит, и копье, и меч. Я почти не сомневаюсь, что доспехи и оружие принадлежали к совершенно разным эпохам. Щит был тринадцатого века, а меч – таким, какими сражались в Наполеоновских войнах. Кираса была времен Карла Первого, а шлем датировался Вторым Крестовым походом. На щите красовался величественный герб: три красных бегущих льва на синем фоне.

Кстати, военные палатки были последней марки, одобренной нашим военным министерством, а весь вид лагеря, войска и предводителя, возможно, ввели бы некоторых историков в ступор. Но Роберт онемел от восхищения. Ему казалось, что всё вокруг такое, каким и должно быть, потому что он смыслил в геральдике или реконструкции не больше, чем одаренные художники, обычно рисующие картинки к историческим романам. Все было «точь-в-точь как на картинке» и привело его в такой восторг, что он почувствовал себя храбрее, чем когда-либо.

– Поди сюда, парень, – велел славный предводитель, когда люди в стальных шлемах времен Кромвеля что-то тихо и торопливо ему сказали. Глава осаждающих снял шлем, потому что плохо в нем видел, и явил миру доброе лицо и длинные светлые волосы. – Не бойся, ущерба тебе не будет.

Роберт обрадовался такому обещанию, но задумался, что же такое «ущерб» и не противнее ли он микстуры, которую ему иногда приходилось принимать.

– Поведай без страха свою историю, – ласково сказал предводитель. – Откуда ты явился и каковы намерения твои?

– Мои чего? – спросил Роберт.

– Что тебе нужно? Какое поручение тебе дадено, раз бродишь ты один средь этих грубых вооруженных людей? Бедное дитя, я уверен – сердце твоей матери изболелось за тебя.

– Ну, это вряд ли, – сказал Роберт. – Видите ли, она не знает, что меня сейчас нет дома.

Предводитель вытер скупую мужскую слезу (точно так, как сделал бы любой военачальник в историческом романе) и продолжал:

– Не бойся открыть правду, дитя: ты можешь не страшиться Вулфрика де Тальбота.

У Роберта возникло дикое ощущение, что этот славный предводитель осаждающих, поскольку появился тут из-за очередного желания, выполненного псаммиадом, сможет лучше Марты, цыган, полицейского в Рочестере и вчерашнего священника понять правдивую историю о песчаном эльфе. Единственная трудность заключалась в том, что Роберт мог не вспомнить всякие там «воистину», «клянусь могилами предков» и тому подобные выражения, которые помогли бы рассказать все не хуже мальчика из исторического романа. И все-таки он смело начал с фразы из книжки «Ральф Декурси, или мальчик-крестоносец»: