Пятая жизнь

— Значит, ты мой талисман, — докурив, Аня принялась складывать оставшийся товар в изрядно похудевшие тюки. Борис решил помочь, и где-то среди пуговок и бретелек их руки встретились. Борис не придал бы этому значения, но Анины пальцы сжали его запястье; работа прекратилась. Подняв голову, он увидел, что их лица находятся рядом, и смотрит девушка ласково и печально.

— Кстати, у меня пустая квартира, — сказала она тихо, — может, тебе не стоит идти в гостиницу?

— А как же дочь?

— Она в деревне. Чего ребенку летом сидеть в городе?

— Действительно, нечего…

Борис не раз получал подобные предложения, причем, как правило, именно тогда, когда ему действительно требовался ночлег, словно кто-то заботился о нем, но сейчас оно прозвучало совсем неожиданно, и Борис растерялся. Однако Анина рука сжималась все крепче, а глаза казались такими тоскливыми, что он подумал: …И чем это хуже двух чужих мужиков в гостиничном номере?.. Неуверенно пожал плечами, не находя подходящего ответа. Вернее ответ-то он уже знал — это слов не находилось. Что-нибудь, типа радостного «конечно, погнали!» прозвучало б обидно, а торжественное и емкое «да», вроде, сразу накладывало определенные обязательства. Но, похоже, Аня и без слов поняла его. Взгляд ее просветлел, пальцы разжались, и принялись с удвоенной скоростью трамбовать содержимое тюка.

— Надо вещи забрать из гостиницы, — сказал Борис.

— Так забирай, и подожди меня у входа.

Без особой охоты, но Борису вернули всю оплаченную сумму, что явилось приятной неожиданностью; правда, он тут же подумал: …И чем я отличаюсь от Ани? Так же радуюсь деньгам… может, я придумал себе предназначение? Как алхимик, трачу жизнь на поиски философского камня, на красивую, но пустую идею… Стало обидно и очень не хотелось в это верить. Выйдя на крыльцо, Борис закурил. Под старыми липами продолжала звучать музыка, так прельстившая его утром. Чистое голубое небо еще не успело потускнеть, лишь чуть подернувшись предвечерней дымкой — оно обнимало мир с его пыльными улицами, блеклыми домами, катящимися неизвестно куда автомобилями и изможденными пешеходами; спокойное и огромное в своей великой любви, оно было превыше любых денег, и Борис успокоился.

Ждать пришлось долго; он даже представил, как будет выглядеть, вновь поселяясь у той же неулыбчивой девицы за стойкой, но тут показалась Аня с большим пакетом.

— Я все купила, так что можем сразу двигать домой, — Борис взял пакет, и она подхватила его под руку, — если не тяжело, можем прогуляться пешком.

Возражений не последовало и через пять минут они уже шли по проспекту, считавшемуся в городе главным. В прошлый раз Борис бывал здесь, поэтому знал, и квадратный фонтан, и монумент с мрачными фигурами воинов-освободителей, но Аня указала на длинное здание с узкими окнами, над входом украшенное полуколоннами.

— Тебе, как писателю, возможно интересно — это бывшая духовная семинария, а напротив бывший дом губернатора, где заседало дворянское собрание.

— Что-то оно маленькое, — Борис оглядел симпатичный особнячок явно позапрошлого века.

— Так здесь и дворян-то почти не было — купцы, да мещане.

Аня свернула за угол семинарии и получив из фонтана порцию ледяных брызг, быстро вывела Бориса на огороженную балюстрадой площадку.

— Это Помяловский спуск — дорога в старый Воронеж. В семнадцатом веке здесь жили казаки, охранявшие город, и назывался этот район — Беломестная слобода.

Борис увидел лестницу, зажатую с обеих сторон мощными каменными стенами, которая уходила вниз, теряясь под густыми, смыкавшимися между собой кронами деревьев.

— Идем, — Аня взяла гостя за руку, и они стали осторожно спускаться по разбитым ступеням; суетливый проспект исчез, напоминая о себе лишь редкими автомобильными сигналами — казалось, разделяли их не сотни метров, а сотни веков.

Слева густые заросли в человеческий рост скрывали панораму, зато справа, за деревьями, росшими, оказывается, двумя ровными рядами (наверное, когда-то здесь проходила аллея и гуляли люди) возникли почерневшие от времени двухэтажные домики, покосившиеся и неухоженные, но сохранившие свои уютные формы. Даже асфальт не вызывал ощущения цивилизации, покореженный молодой древесной порослью и устремившейся вслед за ней, травой. Несколько полуголых пацанов курили, сидя на бревнах возле забора, подпертого куском ржавой трубы. От тишины и безжизненности все это напоминало музей под открытым небом.

Борис остановился, пытаясь представить, как здесь было лет сто назад, а Аня продолжала «экскурсию»:

— В восемнадцатом веке слободу перенесли, а улицу стали застраивать горожане. Тогда ее переименовали в Дубницкую — по фамилии основного застройщика. А это, — она показала на хорошо сохранившийся домик, где над первым кирпичным этажом возвышался второй, деревянный, — самый старый дом. В нем жила жена одного надворного советника.