Пятая графа

Несколько раз заходил участковый, интересовался, нашёл ли папа работу, а то быть тунеядцем нехорошо, можно и в самом деле на "сто первом километре" оказаться.

- Ну, вы же всё знаете, Сидор Васильевич, - обычно говорила ему мама Феня.

- Та знаю! - восклицал участковый. - Только поймите, и меня начальство за ж...у дёргает.

- Так помогите, вам же спокойнее, - просила мамеле.

Участковый лишь вздыхал и уходил.

Но ничего, года через полтора отец таки пристроился дворником в каком-то ЖЭКе, меня с четвёртого класса в другую школу отдали, где истории родителей не знали. В общем, постепенно жизнь наладилась. Меня сначала колбасой стали подкармливать, потом и настоящим мясом, родители на пустую картошку перешли, пока не отдали все долги, накопленные за время папиного "простоя". Из дворников папу с его золотыми руками потом в горводоканал забрали. Там он и погиб: однажды ночью авария приключилась, пришлось наспех яму рыть, но вода из прорвавшей трубы стенки ямы подмыла, грунт обвалился. Отца и засыпало, а пока раскопали...

Вот так оборвалась нелегкая отцовская жизнь. Вот потому на время Олимпиады-80 нас и не выбросили из Киева на проклятый 101-й километр... -пусть бы сама память о нем сгорела! - потому что главного "антисоветчика" в нашей семье не было уже среди живых...

Но это уже другие дела. Что же до истории с маминой "пятой графой" и папиным партбилетом, то родители старались о ней не вспоминать. Только однажды, года через два мама Феня сказала, целуя меня на ночь:

- Запомни, Саша, ты, как и я - тоже еврей, хоть и скрытый. Некоторые скажут: "Жидовское отродье". Другие скажут: "Хохляцкий ублюдок". Но ты плюнь на них на всех, спокойно развернись и уйди. Потому что есть другие люди. И уже ради этого стоит жить.

- Как наш папа Ваня? - спросил я.

- Как наш папа. И не только он.

- Как баба Варя?

- Да, да, как мама Варя... Спи. И запомни это.

5

Вот, пожалуй, случай с бабушкой Варварой и стал как раз первым, когда "пятая графа" остро проявилась в моей жизни. Точнее, меня тогда ещё и в проекте не было, происходило это с моими родителями. Это для нас троих тоже общее. То есть, для четверых - вместе с бабушкой Варей, которую я теперь даже не помню как следует...

Я тогда ещё в детский садик ходил. Как-то в воскресенье родители поехали электричкой в далёкое село на Черниговщине, где родилась и жила папина мать, бабушка Варвара, которую я запомнил очень смутно. Меня взяли с собой. Помню, едва поздоровавшись с бабушкой, прежде всего мы вчетвером отправились на кладбище, где мама Феня молча положила на одинокую, на отшибе расположенную могилу огромный букет цветов. Потом бабушка ушла к себе, а мы заглянули к какому-то деду Мокею, где меня накормили от пуза блюдом, которого я до тех пор не пробовал - варениками с клубникой, обильно политыми густой домашней сметаной. Ещё помню, что посмотреть на меня сбежалась половина села, а я всё не понимал причину столь обострённого внимания к своей скромной маленькой персоне. Когда услышал за окошком изумлённое: "Диви, диви, яке товстеньке жиденя..."

- Папа, а чего они ругаются? - я тихонько дёрнул отца за полу пиджака.

- Они не ругаются, сынок. В селе иначе не говорят. Давай-ка вечером... А пока нажимай на вареники, а то у тебя в тарелке растёт, - прошептал тихонько папа и обратился к маме: - Феня! Присмотри за ним, дай мне с дедом Мокеем поговорить спокойно.

Вообще-то папа общался со мной мало, потому что ужасно уставал на своём заводе и рано ложился спать. (Дело было задолго до истории с партбилетом, я тогда в детсад ещё ходил, понимаете?) Но в этот воскресный вечер спать он не ушёл, пока не рассказал мне удивительную историю своей и маминой жизни...

Это произошло то ли в конце лета, то ли в начале осени 1941-го года. Через село шли колонны беженцев, среди них было много пассажиров железнодорожных эшелонов, которые разбомбили немецкие лётчики. Однажды вечером в дом к "солдатке" Варваре Проценко попросилась переночевать молодая еврейка с годовалой дочкой Фейгой, которая ещё и говорить-то толком не выучилась. Однако на следующий день уйти дальше на восток постоялица не смогла: ночью у неё начались жар и кашель, медицины в селе, разумеется, не было никакой, кроме народной... В общем, не сумела Варвара отпоить постоялицу калиновым взваром с мёдом. Женщине становилось всё хуже, она уже не понимала, что с ней и где находится, только по постели металась да крохотулю Фейгу звала. Через три дня умерла, схоронили покойницу подальше за оградой деревенского погоста, а Фейга осталась на руках у "солдатки" Варвары. Куда такую малявку денешь!

А девчушка была - просто загляденье: маленькая, пухленькая, с васильковыми глазками, пшеничными волосиками и ямочками на розовых щёчках. Ну, просто ангелочек! Всё село дивилось: и откуда этакое чудо? Да и бывают разве евреи такими вот беленькими, они ж обычно чернявые, кудрявые. А может, дитё вовсе и не еврейское? Может, покойница его попросту украла, а Бог (хотя Его при советской-то власти и нет вовсе) за то и покарал воровку смертью безвременной?