Пятая четверть

Антон плотнее прижался к косяку, закрыл глаза и сразу увидел, как в ночи с ревом движется вереница МАЗов-будок с рабочими. МАЗы подталкивают друг друга лучами фар, как руками, а между ними на мотоцикле катит он, Антон. Леонид тревожно дышит ему в ухо и то и дело отрывисто командует: «Сбрось газ!.. Вторую!.. Тормоз!» Громадина МАЗ сильно подпрыгивает на ухабах. Антон видит свою четкую тень, пляшущую на его кузове… Вот и промплощадка. Правый поворот — и они подкатывают к полигону. Бетонщики только что открыли пропарочные камеры. Пар скрывает рабочих, и полигон кажется безлюдным, а движение кранов, похожих на звероящеров, и щёлканье электромагнитов на их тормозных колодках, как щелканье зубов, наполняет эту безлюдность первобытной жутью. Но вдруг на паровых завесах то там, то тут возникают угловатые фигуры, мигом разрастаются до колоссов и пропадают. Еще издали слышно, как кричит бригадир бетонщиков Варвара Ипполитовна о том, что им снова оставили нечищеную бадью и сломанный вибратор, что у нее уже нет сил бороться с этаким хамством… Леонид отсылает Антона в контору — посмотреть по журналу, как сработали другие смены. Антон останавливается на крыльце конторы и долго смотрит на далекие окрестные огни. Их много, особенно там, где строится плотина, где лощина выходит к Ангаре. В этом вырезе прямо что-то живое, со светящимися колючками, копошится, шевелится и того и гляди уползет за кромку. Но все эти огни не нарушают непроницаемости ночи. Полигон, освещенный полдюжиной прожекторов, выделяется оазисом в пустыне тьмы. Антону приятно, что он из этого оазиса… Только чья это холодная рука хватает его за пальцы?

— Антон… Антоша, слышишь? Ну чего ты моришься?.. Ты же все равно спишь. Иди ложись, — откуда-то из небытия послышался Томин голос.

— Нет, я не сплю, — вздрогнув и открыв глаза, сказал Антон.

— Ловкий парень. Чуть на улицу не вывалился, а не спит… Я могу сказать Гошке, что ты занемог.

— Ну да, — выпалил Антон. — Он и так спрашивает, почему я худой, не болею ли.

Дождь продолжался.

В ванне завозился Саня, издавая какие-то кашляющие звуки. Старшие Зорины сразу вскочили, кинулись к сыну, поколдовали над ним, и он затих.

Непривычный к детскому плачу, Антон в первые ночи вздрагивал и просыпался всякий раз, как только племянник подавал голос, и всякий раз обалдело садился и несколько секунд соображал, где он и что с ним собираются делать. На четвертую ночь он перенес раскладушку за стенку, в кладовую, перебрав там штабель шифера и потеснив ящики с гвоздями и бумажные мешки с цементом. Переселение целиком удовлетворило Антона: и Саню он стал меньше слышать, и днем почивал в полнейшем покое.

«А не забраться ли в самом деле под одеяло да не храпануть ли минут шестьсот?» — начал сдаваться Антон, как вдруг дождевые струи с нарастающим шумом как-то особенно звонко упали на землю, словно наверху их перерубили, как веревки, и в мире наступила тишина неправдоподобная. Леонид вышел во двор и задрал голову.

— Звезды! — крикнул он. — Ей-ей, звезды! Все! Потерян только час. Но шесть-то часов осталось. По коням, Антон! Очередная задача Советской власти — обогнать время.

— Есть обогнать! — радостно отозвался Антон, моментально стряхнув с себя сонливость.

Он подскочил к мотоциклу, сдернул железный лист, и братья выкатили машину за ворота, чтобы треском не испугать Саню. Леонид, ощупав забинтованные пальцы, сел за руль. Антон безропотно занял заднее сиденье. Расползшаяся колея сулила неприятности. И это подтвердилось тотчас, едва они тронулись — на какой-то кочке мотоцикл вдруг так резко развернуло поперек пути, что Леонид едва удержал его, а Антон слетел в грязь.

На центральную улицу они выбрались почти ползком, мокрые по пояс и грязные как черти. Леонид зло перетянул носовым платком разбереженные пальцы, крикнул «держись» и газанул.

В низком свете фары дорога казалась необыкновенно ухабистой. То и дело у мотоцикла вырастали мутные стеклянные крылья. От мокрых ботинок и штанов к плечам, к горлу ползло невидимое пламя холода, раздуваемое ветром Антон, стиснув зубы, сидел напрягшийся и чуткий — мотоциклист, он и на заднем сиденье мотоциклист, а не куль с картошкой.

Глава десятая, где Антон вновь встречается с Червонцем и узнает новость о Гошке

Бетонщики уже распалубливали арки. Арки парили, парили мокрые крышки камер, парили сами камеры, даже земля вокруг камер парила — казалось, что краны роются в пепелище, растаскивая дымящиеся обломки. Неподалеку от камер спал экскаватор, уткнувшись сморенной головой в кучу грунта. На его тяжелом заду было написано крупно: «Берегись поворота!»

Гремела бадья — кто-то, забравшись внутрь, отбивал ломом насохший бетон, который обычно, как при ангине, затягивал горловину бадьи, так что та «задыхалась» в работе.