Пиар добра или как просрать всё

Тогда Зяма стала кричать, что я чудовище и воплощение зла. Я согласился с тем, что я чудовище, но с оговоркой, что воплощением зла я не являюсь, так как это предполагает намного большие заслуги в области кромешной тьмы, чем те, которыми я мог на тот момент похвастаться.

Потом Зяма кричала мне:

- Жаль, что ты меня бросаешь, теряя, таким образом, доступ в Вечность!

Я только ухмыльнулся по этому поводу, потому что, будучи философом, знал, что доступов в Вечность – множество. И я всегда найду еще один доступ в Вечность, если что.

Потом Зяма кричала мне, что я никогда ее не любил и не заслуживал. Я с этим не согласился, это было неправдой. Я ее любил и заслуживал.

Потом Зяма кричала, что ей никогда не было со мной хорошо, и что мой карающий стебель намного меньше, чем у Игоря. Это должно было меня обидеть, но почему-то не обидело. Напротив, я сразу признал, что мой адский поршень меньше Игорино. Втрое, вчетверо, во сколько угодно раз.

Это окончательно разозлило Зяму. Она очень злилась, что я молчу и ничего не говорю. А я не знал, что сказать ей. Просто не знал. Я смотрел на нее и ничего не чувствовал. Мне самому было от этого неловко. Я даже не понимал, кто эта женщина, и почему у нее накопились ко мне довольно разнообразные претензии.

Потом Зяма сказала:

- Ты просто меня не понял.

Я сказал:

- Я тебя понял. И то, что я понял, я не люблю.

И тогда Зяма сделала то, что было запрещенным приемом по отношению ко мне. Она это знала. Она заплакала. Ведь я никогда не мог смотреть, как она плачет.

Нет, она плакала не так, как она плакала над мраморным надгробием всего человечества, не так, как она плакала над судьбой Гиппиус и Цветаевой. Она плакала тихо, беззащитно. Все вибрировало у меня внутри, я был скрипичная дека, я был скрипка, меня кромсал Башмет, меня терзал Ростропович. Все горело внутри, все болело. Я хотел передумать. Я хотел обнять ее, и прижать ее к себе, и все забыть – обман, психологию, тайные склады изюма.

Но вдруг за моей спиной раздался голос. Он был мне хорошо знаком. Это говорил мой старший Иерофант, это был иерарх, управляющий средних адов, Этот-за-спиной. И он мне сказал в самое ухо:

- Конечно, это не мое дело.

Советы Этого-за-спиной всегда начинались с этих слов. Это придавало им больший вес. Я всегда слушался советов Этого-за-спиной. Ведь он всегда был у меня за спиной.

- Конечно, это не мое дело, - сказал Этот-за-спиной. - Но не стоит. Поверь мне. Я знаю.

И я поверил ему. Потому что он знал. Он всегда знал, что говорил.

И я развернулся и пошел. По улице. Прочь от Зямы. Она плакала, и что-то еще кричала мне вслед. Но я не оборачивался. Мне не хотелось оборачиваться. Не было во мне ничего – ни злорадства, ни торжества, ни ненависти, ни любви. Мне было даже смешно. Потому что я спросил вдруг себя – какие же я могу сделать выводы из всей этой трагедии? Что любовь – зла? Нет. Что любовь может быть жестокой, а сердце таким одиноким? Тоже нет. Что любовь нечаянно нагрянет? Это полная хуйня. Единственный вывод, который почему-то приходил в мою клоунскую голову, был такой: меня наебали. Более того, меня не кто-то наебал – я сам себя наебал. Все дело в воображении. Все время что-то воображаешь себе. А когда оказывается, что все, что воображал – полная хуйня – наступает огорчение. А зачем было воображать? Я вот, например, воображал, что Зяма тонкая и трагическая. А Зяма оказалась не тонкая и комическая. Я, получается, горько разочаровался. Разочарование мое было горьким и острым. Как перец. А зачем было воображать? Да, не воображал бы – не страдал бы. А с другой стороны, как по-другому? Что я должен был? Заранее представлять, что Зяма - обман? Как бы я тогда ее любил? Как бы тогда я жил?

Герой вообще не может по-другому. Потому что герой только и делает, что воображает. У героя ничего нет, кроме воображения. Отними у героя воображение, и он – труп. Впрочем, и наличие воображения чаще всего приводит к тому, что герой – труп. Зато герой - труп, потому что погиб во имя добра. А большинство его современников – трупы, хотя и не погибли. Парадокс? Да.

Потом я забыл Зяму. Сначала я забыл ее голос. Потом ее ноги, ее руки, ее шею, ее лицо. Процесс забывания обратен процессу любви, и происходит также по частям, в обратной последовательности. Я забыл сначала свои любимые части Зямы, а потом и всю Зяму в сборе. Забыл всё.

Декадентка-доцент