Пиар добра или как просрать всё

Вскоре я выяснил, что в нашем городе имеется джаз-клуб. Я сразу же нанес туда визит. Тусовка мне понравилась, несмотря на то, что меня в нее не взяли. Но тусовка мне понравилась, потому что состояла она из старых евреев, кошмарных снобов. Все они были знакомы с Утесовым, и чуть ли не учили его петь. У каждого из них была коллекция из пары-тройки тысяч редчайших пластинок. У каждого из них, кроме того, были, я сразу заметил, великолепно начищенные шикарные туфли. На председателе джаз-клуба были туфли из крокодиловой кожи. Кроме того, он носил трость, белое кашне, и золотые запонки. Одним словом, это была пафосная тусовка, таких сейчас нет. Кто сейчас может надеть золотые запонки? Стас Пьеха? Нет. Эдита не даст ему надеть запонки. Во-первых, потому что не позволит Стасику поганить воспоминания. Она ведь помнит. Во-вторых, она просто не доверит Стасику золотые запонки. Потому что он может поменять их на плеер.

На юного меня, имевшего за душой жалких пятьдесят пластинок, старые сионисты-джазмены посмотрели, как на сорняк, который зачем-то вырос на их ухоженной клумбе. Но, как известно, если на ухоженной клумбе вырос сорняк, это всегда о чем-то говорит. Часто – о больших переменах в жизни клумбы.

Я пришел повторно. Когда я пришел, они обсуждали цикл лекций о джазе. Лекции должны были происходить в центральном лектории. Мне очень понравилось это слово – лекторий. Мне захотелось побывать в лектории. Лекции о джазе 20-х и 30-х были уже расписаны. Их должны были читать сами старые снобы. 20-е и 30-е были эрой свинга – это была любимая музыка снобов. Для читателя, не знающего о джазе ничего, поясню, что свингом называлась в 20-30-е не перекрестная порка, как мог подумать читатель, а джазовая музыка, исполняемая большим, пафосным оркестром. Это была музыка толстых, как окрестил ее запутавшийся Горький, это была музыка гангстеров, кинопродюсеров и прочих белых, имеющих лавэ и платиновых блондинок.

А вот читать лекцию о 40-50-х никто из старых снобов не решался. Не потому, конечно, что они ничего не знали об этом периоде. Они знали о нем все. Вот именно поэтому и не решались. Потому что в это время в джаз вернулись черные. Но это были уже совсем другие черные. Они не собирались развлекать поганых белых. Они собирались развлекаться сами. Они были совсем другим поколением, нежели то, которое основал Луи Армстронг, вечно улыбающийся нигер с трубой, эдакий солнечный джазовый клоун. Улыбался Армстронг так широко и светло, что его можно было снимать без вспышки, все фотографы тех лет это знали.

А в 40-50е годы родился бибоп. Это такое направление в джазовой музыке, черный авангард, с ярко выраженной бунтарской направленностью. Бибоперы были, все до одного, музыкальными и бытовыми хулиганами, алкоголиками и наркоманами. Они носили черные очки, черные береты, вызывающе короткие штаны, и вызывающе стильные бородки. Это были такие уважаемые мной нигеры, как Чарли Паркер, Диззи Гиллеспи, Телониус Монк, Джон Колтрейн и другие. Переслушав все джазовые стили, я, конечно, запал именно на бибоп. Я не мог пройти мимо такого хулиганского замаха, который звучал в каждой композиции. Белым приходилось называть их музыку именно композициями, потому что по-другому называть не получалось – ведь под резкие, отрывистые, какафоничные звуки бибопа нельзя было танцевать и пороть платиновых блондинок. Нет, в принципе, танцевать можно было, и даже пороть блондинок, но это должны были быть адские танцы и адские блондинки, а не каждый белый к этому готов. Да и не каждый черный. Именно поэтому бибоп поначалу не был понят.

Когда первый раз бибоп в джазовом ресторане заиграли его отцы, в зале возникло тяжелое недоумение. Пары, вышедшие в зал танцевать, остановились и выглядели глупо. Гангстеры за самым дорогими столиками вообще не знали, как быть. В эти секунды решалась судьба черного авангарда.

Конечно, пионеров бибопа могли просто-напросто перестрелять, как вальдшнепов. И ничего бы не было тем, кто их перестрелял. Потому что кто осудит белого, шлепнувшего какого-то черного чокнутого наркомана с саксофоном? Никто.

Но надо отдать должное американским гангстерам. Нашелся, видимо, среди них такой, который пнул от себя так и липнущую, как муха, платиновую блондинку и сказал:

- Пошла вон, сучка, дай послушать.

Официанты принесли этому ганстеру еще виски. Скоро гангстер встал во весь рост, вытер нос от кокаина белым кашне, и демонстративно громко сказал:

- Что б меня сегодня же расстреляли у входа в бордель из пистолета-пулемета Томпсона, но мне нравится, что играет этот черный ублюдок!

Авторитет гангстера был высок. И сам гангстер был высок. Да и не только авторитет у него был – у него было за спиной, по всему Нью-Йорку, очень много людей, беспринципных итальяшек, потомственных мясников. Поэтому в зале все сказали:

- А что, интересная музыка. Потанцевать можно и в тюрьме, а мы ведь пришли в джазовый ресторан. Эй, ты, как тебя, Паркер, а ну, сыграй эту чертову хрень еще раз.