[email protected] (ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ)

Верховодила шайкой Женька, внучка хозяина дома.

Крепкая, мосластая девка обязана была родиться мальчишкой, но в небесной канцелярии всё перепутали и отправили её в Одесскую жизнь в женском обличии.

Днём и ночью Женька ходила в одном и том же выгоревшем на солнце купальнике, а точнее — в трусах, потому что две сморщенные тюбетейки на её плоской груди трудно было назвать лифчиком. Отсутствие какого-либо намёка на бюст компенсировалось длинными красивыми ногами. Когда она переступала груды отдыхающих на пляже, головы вполне почтенных отцов семейств дружно поворачивались в направлении её движения. Жёны начинали нервничать и немедленно напоминали мужьям одну из легенд, которая гуляла по всем приморским городам, но чаще всего её правдивость отстаивали одесситы.

По этому преданию, именно здесь, на пляже «Аркадия», впервые случился акт морального разложения и бесстыдства, который тогда ещё не назвался так умно — нудизмом. В один из дней на пляже появились две девицы — в чем мать родила. Невозмутимо пройдясь вдоль кромки моря, они нырнули в его прохладную негу и принялись беззаботно плескаться. К моменту их погружения вся пляжные холостяки и прикидывающиеся таковыми уже выстроились длинной шеренгой у воды, а женатые мужчины, под возмущенные комментарии своих «половин», переминались с ноги на ногу у семейных подстилок, стараясь придать выражению своих лиц оттенок возмущения. В море посыпались груды претендентов на более близкое знакомство с русалками, но те, не реагируя на возбуждённые шутки и призывы, выбрались на берег и под женские крики: «Куда смотрит милиция!» — продефилировали в обратном направлении.

Милиция честно смотрела туда же, куда и все.

Двое молодых сержантов долго не решались предпринять никаких действий, ибо подобное нарушение ещё не было описано в инструкциях социалистических органов правопорядка, но, подбадриваемые криками передовиц производства, приехавших на законный отдых из разных концов СССР, густо краснея, сержанты подошли к девушкам и предложили им «немедленно пройти в отделение». Девушки набросили на себя одежонку и отправились в сопровождении стражей порядка в сторону каталажки, под свист и улюлюканье толпы малолетних ценителей женской красоты.

Главные события же начались через несколько минут после того, как пляжники вернулись к своим одеялам и полотенцам, к аккуратно разложенным штанам и рубашкам.

Пляж «почистили» начисто.

Часы, бумажники, а кое-где и вся одежонка перекочевали в чьи-то ловкие и предприимчивые руки.

Сногсшибательный трюк с русалками удался на славу.

Именно эту душераздирающую историю повторяли, как бы невзначай, своим мужьям матери почтенных семей, замечая их реакцию на Женькины ходули.

Женьке было наплевать на все взгляды и реакции, она уходила в сторону каменистой косы, где вместе с пацанами ныряла среди огромных валунов, собирала горы мидий и затем жарила эти ракушки на куске железа. Жаренные мидии были экзотикой, но среди пляжников находилось достаточное количество гурманов-смельчаков, к ним прикладывался круг постоянных клиентов, так что к вечеру у Женьки скапливалась весьма приличная сумма денег. Часть добычи она отдавала деду, а остальное тратила по своему усмотрению.

Женька была страстной картёжницей.

Неисправимой.

Каждый вечер, в глубине дедова дворика, у маленького покосившегося деревянного стола, она собирала мальчишек из всей округи и до глубокой ночи с упоением резалась в «буру», «секу», либо в элементарное «очко».

Ей всегда было чем расплатиться, но проигрывала она редко. Обанкротившихся противников она не торопила с немедленными выплатами долгов, а затягивала в круг игры ещё больше, когда же сумма проигрыша становилась значительной, то у мальчишек оставался выбор — либо навсегда, с позором, быть изгнанным из числа уважаемых мужчин, либо свистнуть деньги у мам и пап.

Филька быстро накопил проигрыш в десять рублей, и перед ним встала аналогичная проблема. Папа носил с собой немного денег, остальные хранились в особой книжке, которую он держал в закрытом чемодане.

Воровать Филька не любил.

Он, конечно, обдирал яблоневые сады на Гончарке и даже, однажды, стоял на «стрёме», когда взрослые хлопцы вскрыли ларёк и вынесли оттуда два ящика вина и сигареты, но некий внутренний критерий, неизвестно откуда взявшийся, заставил его более не ввязываться в подобные истории.

Он с большим удовольствием отправлялся на честный промысел — после окончания футбольных матчей стайки мальчишек, с мешками и сумками в руках, мгновенно очищали трибуны от пустых бутылок из-под пива и лимонада.

В близлежащих от стадиона приемных пунктах стеклотары у них принимали мешки с посудой без очереди, но по десять копеек за бутылку, при установленной цене в двенадцать и семнадцать.

Дирекция стадиона, приёмщики посуды и её сборщики — все были довольны, а у Фильки возникала необходимая всякому нормальному мужчине наличность, позволяющая увеличить круг развлечений и удовольствий.

Но сегодня он должен был вернуть десять рублей.