[email protected] (ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ)

Не сговариваясь, Фил и музыкант рванули за ним, и Филу показалось, что он сделал, действительно, всего лишь несколько гигантских шагов и оказался у подножия высоченного травяного холма. Более того, он увидел, что Александр, не останавливаясь, взбежал на самую верхушку стога, и самое удивительное, Фил и музыкант проделали то же самое, словно и не было перед ними пусть и пологой, но трехметровой стены.

Они стояли на вершине.

Туман закрывал землю, и от этого терялась перспектива реальной высоты холма. Казалось, что под ними гигантская пропасть.

Над рекой поднимался плавно раскаляющийся блин солнца, и волны света растекались по ослепительно желтому песку берега, по густой зелени камышей и по нежно-голубому поднебесью.

Гуру раскинул руки, и Филипп понял, что сейчас услышит некое откровение, которое многое прояснит ему самому.

— Никогда не женитесь на артистках, — произнес Александр торжественным голосом, — они все бляди и предательницы!

Он соскочил со стога и помчался дальше, к реке. Музыкант странно хмыкнул и помчался за ним, напевая дурным голосом: «Не женитесь на курсистках, они толсты, как сосиски.»

Филипп слез со стога и заковылял назад, к лагерю, проклиная торчащие устюки осоки и не понимая, как он мог минутой раньше бежать по этому полю.

Рок-оперу они не дописали.

Натали разошлась с Александром, и след гуру затерялся в каких-то странных житейских переплетениях, в которых он оказывался, вдруг, мужем дочери начальника КГБ, затем заключенным, под порядковым номером, музыкантом приморского ресторанчика и вновь преподавателем музыкального училища в Киеве. Физически он где-то существовал, но его духовное присутствие не ощущал никто, словно в тот памятный утренний час его существо раздвоилось, и тело выплыло из холодных днепровских волн, а дух отца-настоятеля свободных и раскованных хиппи пошел на дно, вместе с пошлым утверждением — «Все они — бляди...».

О женщине в белом Филипп не вспоминал до самого конца экзаменов, но тут случилось побывать в Киеве одному из Московских театральных мэтров, и энергичная дочка одного из великих украинских актеров организовала для него на дому показ лучших работ студентов института.

Мэтр был известным балетоманом, режиссером, критиком и педерастом одновременно. В Москве это не вызывало такого раздражения, как в Киеве, где гомиков беспощадно сажали в тюрьму, невзирая на их творческие достижения. Борис Александрович манерно откидывал тонкие пальцы, унизанные крупными дорогими перстнями, но курил, почему-то, дешевые папироски. Филипп показал веселую сказку, которую разыгрывал вместе с сокурсниками в лубочном скоморошьем стиле. Мэтр благосклонно просмотрел часовую программу показа и отправился в соседний зал на званый обед, но вскоре оттуда выбежала с радостным известием взволнованная дочка украинского классика:

— Филипп! Тебя приглашают в Москву! Твоя работа очень понравилась, и ты сможешь учиться у Бориса Александровича на курсе. Завтра он ждет тебя для беседы к десяти утра в гостинице Октябрьская!

Взволнованная хозяйка убежала обратно к высокому гостю, а Филипп и его артисты многозначительно переглянулись между собой.

— Это шанс, старый! — восторженно хлопнул Фила по плечу сокурсник. — Станешь столичной штучкой!

— Только попку приготовь, — ехидно заметил другой.

Все дружно засмеялись и стали развивать пикантную тему.

Филипп весело отшучивался, а из головы не выходили слова незнакомки у ночного костра: «До встречи в Москве».

— Не слушай их, Фил! — Лариса обняла его за плечи. — Они просто завидуют! Помнишь эту бабу в белом платке, в Конче-Заспе? Она тоже тебя в Москву звала.

— Да что у них там, в Москве, сплошной бардак, что ли? — развел руками Филипп, и они дружной компанией отправились пить крепкий студенческий кофе.

Балетоман, режиссер и театровед уехал в далекую столицу в одиночестве, а Филипп с оравой таких же как он нищих студентов навострил лыжи на летние заработки.

В стройотряд.

В Тюмень.

Лариса подрядилась на работу санитаром в бригаду «Скорой помощи». Это был один из способов Ник Ника окунать студентов в реальность жизни — он помогал своим ученикам устроиться либо в «скорую», либо в психиатрическую лечебницу. Грань жизни и смерти, грань сознания и безумия проступала в этих точках жизни с особой четкостью и откладывала в эмоциональную память молодых артистов неоценимый запас информации. Кроме того, для многих это были вполне ощутимые подработки к нищенской стипендии.

В день отъезда Фила Лариса отпросилась с дежурства и устроила прощальный ужин при свечах. Она вообще обожала зажигать свечи, а в этот день устроила просто «свечепредставление». Подсвечники, канделябры и просто баночки были расставлены прямо по полу в каком-то только ей ведомом порядке, и Филипп не сразу догадался, в каком именно.

— Ну, думай Петька, думай, — подзадоривала его Лариса не давая распечатать бутылку любимого «Токайского».

— Некогда думать, паровоз уходит через два часа! — приставал к ней с поцелуями Фил.

— Догонишь самолетом, — упорствовала Лариса.