Певица Перна

— Нет, мой господин. По крайней мере, я так не думаю. Мы… мы просто пели вместе.

— То-то! — Огромная ладонь мастера Шоганара с такой силой обрушилась на письменный стал, что песок взметнулся столбом. — Вы просто пели вместе. Так же, как ты пела вместе со своими файрами?

Ее питомцы вопросительно чирикнули.

— Молчать! — рявкнул он, снова грохнув ладонью по столу.

Менолли мимолетно удивилась: несмотря на то, что поведение мастера Шоганара испугало ее, файры прижали крылья и затихли.

— Ну так что?

— Вы хотите знать, пела ли я с ними? Да, пела.

— Так же, как раньше пела с Петироном?

— Да, пожалуй, — только раньше мелодию вел Петирон, а я подпевала, а теперь они подпевают мне.

— Это не совсем то, что я имел в виду. А теперь я хочу, чтобы ты спела для меня.

— А что петь, мой господин? — спросила она, потянувшись за висевшей за плечом гитарой.

— Нет-нет, — он нетерпеливо замахал руками, — только без этой штуки.

Я хочу слышать пение, а не концертный номер. Для меня важен голос, а не то, как ты скрываешь несовершенство вокала мелодичными аккордами и затейливой гармонией… Ведь именно голосом мы общаемся друг с другом, голос произносит слова, которыми мы хотим произвести впечатление на окружающих, голос вызывает эмоциональный отклик: слезы, смех, раздумья. Голос — вот самый важный, самый сложный, самый удивительный из инструментов. И если ты не умеешь пользоваться голосом правильно и с толком, то лучше тебе вернуться в свой захолустный холд.

Менолли так зачаровало богатство и разнообразие его интонаций, что она даже не обратила внимание на смысл сказанного.

— Ну? — требовательно спросил он.

Менолли заморгала и судорожно вздохнула, запоздало поняв, что он ждет ее пения.

— Да не так! Вот дуреха! Дышать нужно вот отсюда, — он положил растопыренную ладонь на бочкообразный живот, там где полагалось быть диафрагме, и нажал, так что давление ясно ощущалось в выходившем изо рта голосе. — Вдыхаешь через нос, вот так… — Он вдохнул, но его массивная грудь почти не шевельнулась. — Воздух идет через дыхательное горло, — продолжал он на той же ноте, — и в живот, — голос понизился сразу на целую октаву. — Правильно дышать — значит дышать животом! Менолли набрала воздуха, как ей было показано, и снова выдохнула: она по-прежнему не знала, что петь.

— Клянусь холдом, который нас защищает, — он воздел глаза и руки, как будто искал утешения у бесплотного воздуха, — эта девица сведет меня с ума… Пой же, Менолли, пой!

Менолли с радостью спела бы, но перед тем, как начать ей хотелось столько сказать, а если нельзя, то хотя бы подумать, что же лучше спеть.

Она снова быстро вдохнула, почувствовала, что сидя петь неудобно, не спрашивая разрешения, встала и начала ту же песню, которую утром пели школяры. Сначала у нее мелькнула мысль: сейчас я ему покажу, что не он один умеет наполнять воздух оглушительными звуками, но потом, вспомнив брошенный вскользь совет Петирона, передумала и постаралась петь не столько громко, сколько выразительно.

Шоганар внимательно глядел на нее.

Вот последняя нота замерла вдали — как будто певец закончил песню и ушел, и Менолли без сил рухнула на табурет. Ее трясло. Как только она кончила петь, вернулась тупая дергающая боль в ногах.

Мастер Шоганар продолжал сидеть молча, его многочисленные подбородки опустились на грудь Потом, так и не шевельнув пальцем, он откинулся назад и пристально взглянул на девочку из-под кустистых темных бровей. — Так, говоришь, Петирон никогда не учил тебя пользоваться голосом?

— Так, как вы — нет, — для наглядности Менолли прижала ладони к плоскому животу. — Он всегда говорил, что петь нужно сердцем и нутром.

Я могу петь еще громче, — на всякий случай добавила она, опасаясь, что не угодила Шоганару.

Он только рукой махнул.

— Велика хитрость. Орать любой дурак умеет. Даже наш Камо. А вот петь он не может.

— Петирон часто говорил: если петь громко, то слышен только шум, а не голос и не сама песня.

— Да ну? Это он тебе сказал? Мои слова! Мои собственные слова! Значит, все-таки он меня слушал, — отметил Шоганар и тихо добавил, обращаясь к самому себе: — Петирон был достаточно умен, чтобы понимать пределы своих возможностей.