Певчие Ада

Нравы и обычаи времен Великой Отечественной войны 1812 года отличались от нынешних, и когда помещик Рюмин Михаил Васильевич взял к себе раненого офицера французской армии, тому никто из соседей не удивился. Капитан Анри де Бюсси у Рюмина находился, разумеется, на положении гостя: обедал, если позволяло самочувствие, за столом хозяина, участвовал в послеобеденных беседах, вечерами вместе с молодежью развлекался так, как обыкновенно развлекаются в домах провинциальных помещиков средней руки.

На святки затеяли гадание, не на женихов, а так, просто. Узнав, что наиболее успешным гадание бывает на зеркалах старинных, Анри де Бюсси предложил свое, старее которого, по его словам, вряд ли и сыскать. Во время египетского похода он нашел зеркало в одной из усыпальниц, вскрытой учеными мужами, и решил сберечь на память. Говорят, усыпальнице той пять тысяч лет, значит, и зеркалу не меньше!

Зеркало оказалось овальной бронзовой пластиной. Одна сторона, отполированная до блеска, хорошо отражала предметы, разве что окрашивала их в натуральный бронзовый цвет, другая же несла на себе таинственные знаки, в центре побольше — глаз в треугольнике, а вокруг него множество мелких. «Гиероглифы», как определил сосед Рюминых Лазорев, человек начитанный и опытный.

Зеркало унесли в темную комнату, зажгли рядом с ним свечу, прошептали соответствующие случаю заклинания и затем пригласили желающих по одному заходить в оную комнату и в зеркале провидеть собственную будущность.

Гости (а гости к Рюминым после появления француза зачастили) шли в гадательную залу с веселою усмешкой, но возвращались растерянные и даже потрясенные. По опыту прошлых предприятий следовало в минуту нахождения в темноте сочинить видение, да такое, в которое и самому поверить не стыдно. Сейчас же то ли из-за того, что заклинания впервые прочитались правильно, то ли древность зеркала сказалась, а может, виною всему была особенная настойка на лесных травах, что пилась за ужином, но в зеркале каждый действительно что-то видел, и такое, чем делиться с другим не хотел.

Гости впали в раздумчивость, веселье угасло само собою, и Анри де Бюсси, извинившись, унес злополучное зеркало к себе.

Впрочем, уныние было отнюдь не всеобщим, дочь хозяина, шестнадцатилетняя Ольга была хотя и смущена, но определенно довольна, а с нею и еще человека три из числа собравшихся.

Неделю спустя во время охоты Анри де Бюсси упал с лошади и у него, совсем уже было поправившегося, вдруг открылись раны. В пять дней капитана не стало.

Имущество, состоящее из умеренно поношенной одежды и нескольких серебряных монет, он отказал ходившему за ним дворовому малому, а книгу, французское издание «Дон-Кишота» и египетское зеркало попросил хлебосольного хозяина принять в память.

Погоревав о кончине француза, семейство Рюминых вернулось к жизни прежней, размеренной. Книгу и зеркало у папеньки выпросила Ольга, которой, как единственной дочери (Рюмин одарен был еще пятью сыновьями, от двух до десяти лет), отказа не было, поскольку книга, по мнению соседа Лазорева, оказалась вполне нравственной, а зеркалу и быть должно у девушки, у кого же еще?

Зеркало Ольгу очаровало со времени гадания. В нем она увидела замечательную картину — роскошный зал, полный почтительных вельмож, и себя на троне. И зал, и вельможи были не Санкт‑Петербургскими (в столице она еще не была, но видела гравюры), а наряды выглядели столь экзотичными, столь смелыми, что и думать нельзя было воплотить их в жизнь. Получив зеркало в собственность, она часами просиживала перед ним. Днем зеркало отражало лишь комнату и хозяйку, ночами же, отчего-то именно ночами лунными, возникали фантастические картины. Иногда это были пиры, проходящие в цветущих садах, иногда апокалиптические битвы, с небом, усеянным железною саранчой и полями, заполненными диковинными огнедышащими драконами, порой являлись пылающие бездны, волканы, случались и смущающие, греховные образы.

О видениях она никому не сказала — сочтут душою скорбной, да и отберут дар французского капитана, а без дара жизнь ей была не в радость.

С той поры стали замечать у Ольги некую рассеянность. Вместо резвушки-хохотушки родители обрели задумчивую и даже нервную барышню, утерявшую и румянец щек, и бойкость языка. Вошла в возраст, решили родители и стали подыскивать пару. Увы, мало-мальски стоящие женихи продолжали воевать. Правда, как раз по смерти де Бюсси вернулся сосед (тоже после ранения) поручик Фадеев, но его, хоть и принимали охотно, за жениха не считали: чин невелик, родственников влиятельных нет, сам небогат, всего-то три десятка душ деревенька, да и молод, двадцать два года. К чести Фадеева, вел он себя самым примерным образом, вздохов и взоров не расточал, уединения с Ольгою не искал, и потому пользовался совершенным доверием.