Петровские казармы

Гришин упругим спортивным шагом быстро поднялся со второго этажа на шестой и пулей влетел в лабораторию, где его встретил облаченный в белый халат Лёшка Лавров – типичный представитель класса субтильных интеллектуалов-«ботаников», глядящих на окружающий мир поверх очков. Этакая тщедушная личность ростом чуть выше среднего, без малейшего намека на грубую мускулатуру и лишний вес. Зато его начинающая понемногу лысеть голова была буквально напичкана знаниями из самых разных областей науки и техники. О чем ни спроси, Лавров всегда в курсе. Он неизменно располагал информацией о последних открытиях, новейших разработках и инновациях. На рабочем столе у него постоянно громоздились стопки в основном, конечно, англоязычных зарубежных научных изданий. Кстати сказать, этот по совместительству еще и полиглот свободно владел английским, чуть хуже немецким, а также, не без запинки, но мог объясняться на французском, испанском и итальянском. Казалось, не существовало такой сферы человеческой деятельности, в которой эрудированный сверх всякой меры Лавров не ориентировался бы, причем на весьма и весьма приличном уровне. Помимо прочего, он небезосновательно считался экспертом-криминалистом высшей пробы. Многие из тех, кому довелось на деле убедиться в способностях Алексея Николаевича, искренне недоумевали: «У человека за плечами Бауманка с отличием, аспирантура… Защитился блестяще – кандидатская прошла на ура. Теперь вот всерьез взялся за докторскую. Да с его головой карьеру сделать – раз плюнуть! Наши российские мозги всегда и везде в цене… Грамотно себя преподнеси, повыгодней продайся, и безбедное светлое будущее обеспечено, хоть, здесь, хоть, за бугром. Ну чего, спрашивается, ради прозябает он в какой-то там криминалистической лаборатории?» А ответ был тривиален – Лёшу существующее положение вещей устраивало, работу свою он любил до самозабвения и обожал, заниматься решением разных заковыристых задачек, требующих напряжения мысли и творческого поиска. Все вышеперечисленные деловые и личностные качества Лаврова были по достоинству оценены руководством. И потому, когда несколько лет назад весь ЭКЦ дружно переехал с Петровки, 38 частично в 3-й Колобовский переулок, частично на Новослободскую улицу, некоторые особо одаренные товарищи вроде Лёши по-прежнему остались сидеть в родных кабинетах на шестом этаже. Ценных специалистов начальство предпочитало всегда держать под рукой – мало ли что, вдруг срочно понадобятся.

– Вот и наш опер упал намоченный! – Лавров с ухмылкой замер в шутовском полупоклоне.

Гришин даже и не подумал обидеться.

– Не смешно. Твой желчный каламбур, Алексей Николаевич, устарел лет на тридцать, – походя отмахнулся он от затасканной остроты и сразу же взял быка за рога: – Вещай!

– Докладаю, гражданин начальник. Нагрузил ты меня своими проблемами по самое не балуйся, – полушутя, полусерьезно сообщил эксперт.

Андрей добродушно осклабился:

– Поимей совесть. Не моими, а нашими.

– Хорошо. Пусть нашими.

С этими словами Лавров уселся за стол, как обычно заваленный какими-то фотографиями, справками и толстенными журналами, – порядок на рабочем месте у него был тот еще.

– Итак, по поводу твоего клиента… Для начала я связался с Музеем военной формы при Московском военном гарнизоне. К сожалению, у них ни одного дельного специалиста не нашлось, но подсказали, куда по данному вопросу обратиться. Неподалеку от Щелкова есть поселок Бахчиванджи… А, между прочим, сыщик, тебе известно, откуда взялось такое оригинальное и трудно выговариваемое название у подмосковного населенного пункта?

Он вопросительно уставился на Гришина, который только пожал плечами и честно признался:

– Понятия не имею.

– А я вот не поленился и выяснил. Оказывается, Григорий Яковлевич Бахчиванджи – советский летчик-испытатель. С июня сорок первого успешно сражался против асов Геринга, в мае сорок второго был отозван с фронта и совершил первый испытательный полет на первом советском реактивном самолете БИ, а в марте сорок третьего погиб при испытаниях третьего экземпляра из той же серии. Одним словом, выдающаяся личность! Человек, можно сказать, у самых истоков реактивного самолетостроения стоял. Это я к тому, что мы даже нашей недавней истории толком не знаем.

– Что правда, то правда, – печально согласился Андрей.

– М-да… – вздохнул Лавров. – Ну так вот! Направили меня в поселок Бахчиванджи, где находится Музей военной формы одежды, и уверили, что там-то уж точно помогут разобраться. Правда, и в этом культурном учреждении никто ничего толком пояснить не смог, но, в качестве компенсации морального ущерба, областные товарищи подкинули мне телефончик одного пенсионера. Работал у них раньше такой Вениамин Павлович Трушин. Поговаривают, у него на дому чуть ли не филиал Военно-исторической библиотеки… Короче, я созвонился, договорился, подъехал. И, заметь, в свободное от работы время…

– Ценю. Дальше.

– Посидели, поговорили… Не дед, а клад. Ему недавно восемьдесят шесть стукнуло, но старик еще о-го-го! Бодрячок! Как говорится, молодым фору даст…