Петроград-Брест

Ленин, когда писал, не обращал внимания даже на дневной гул голосов и топот сотен ног на «палубах» грандиозного корабля революции — Смольного. Шепот ему не особенно мешал. Можно пойти и закрыть двери поплотнее, но из деликатности он не делал этого, зная, что такой его жест смутит людей в приемной и они будут напряженно молчать, пока он работает в кабинете. А работать ему придется допоздна. Тезисы о неотложном заключении мира должны быть готовы к утру!

После короткого раздумья Ленин написал:

«Перед социалистическим правительством России встает требующий неотложного решения вопрос, принять ли сейчас этот аннексионистский мир или вести тотчас революционную войну».

И снова остановился.

Что ему все-таки мешает работать как всегда, с той стремительностью, когда перо, даже при его владении скорописью, не поспевает за мыслью? Болит голова? Верно, голова болит — был очень тяжелый день. Шестнадцать часов работы с очень короткими паузами.

Владимир Ильич встал из-за стола, прошелся по кабинету, пружиня ногами, чтобы немного размять их — отекают. Привычно остановился у окна — сначала возле того, что выходит на площадь. Днем разглядывание площади, перспективы Петрограда, открывающейся из окна, давало и отдых, и — в зависимости от задачи — ясность мысли. Теперь за окном было пусто, заснеженно, темно — лишь кое-где далекие огоньки. Город без угля и хлеба рано засыпает.

Нет, не рано засыпает этот город. Сколько в это позднее время не спит контрреволюционеров, буржуев! Они не только не спят — шепчутся, сговариваются.

Владимир Ильич перешел к окну, из которого виден был главный подъезд Смольного. Тускло горели газовые фонари. Ходили красноармейцы, из-за колонн выглядывали дула орудий.

Вполне военная картина — пушки, красноармейцы (Ленин уже не впервые бойцов рабочего отряда, охранявших Смольный, называл красноармейцами) — как бы открыла самую широкую перспективу.

Ленин мысленно написал:

«…на создание действительно прочной и идейно-крепкой социалистической рабоче-крестьянской армии нужны, по меньшей мере, месяцы и месяцы», — и тут же вслух произнес:

— Неужели такая простая истина не доходит до вас, товарищ Бухарин?

Постоял у окна — немного поутихла боль в голове. Но чувство тревоги не оставляло. Оно редко бывало у него, он всегда сопротивлялся подобному настроению, никогда и ни в чем не позволял себе раскисать. Однако откуда оно, это чувство? Что случилось?

Час назад закончилось заседание Совнаркома. Ленину казалось, что центральным станет вопрос о мирных переговорах. Но вопрос этот ничем особенным не выделился.

Троцкий сделал короткий и подозрительно объективный доклад об ультиматуме Гофмана — все то, что минуты назад легло на бумагу одним из тезисов. Троцкий не высказал даже своей позиции. Только Каменев, которого Троцкий привез с собой — зачем? в качестве адъютанта? — непонятно для чего сообщил о «левых» взглядах членов делегации Иоффе и Радека. А какова позиция самого Каменева, уже не однажды вредившего революции? Наркомы, которые в вопросе о войне склоняются к «левым», тоже промолчали, никакой дискуссии не начали, только выяснили у руководителя делегации некоторые процедурные моменты переговоров.

Правда, Ленин видел, как у членов правительства помрачнели лица от сообщения, что в Германии явно берет верх партия войны. Но какой вывод из этого сделают «левые», их лидер Бухарин? Где они собираются выступить против него, где дадут бой? В ЦК? На завтрашнем совещании большевиков — делегатов Третьего съезда Советов, которое «левые» хотят превратить в партийную конференцию? Да, безусловно, завтра. Что ж, я и мои единомышленники… мы примем этот бой. И мы выиграем его, товарищи и господа! — мысленно обратился Ильич и к членам своей партии, и к врагам — ко всем, кому хотелось втянуть республику в войну. — Но к бою, как и вообще к войне, надо готовиться! Тезисы! К завтрашнему совещанию они обязательно должны быть готовы! Это то оружие, которое поможет сплотить армию сторонников мира.

Ленин не сомневался, что среди рядовых членов партии таких абсолютное большинство, беда только в том, что «левые» крикуны сбивают их с панталыку. В тезисах надо разбить все «теории» Бухарина, Радека, левых эсеров. И — Троцкого. Он пока что не выступил публично, но хитро проводит не менее авантюрную линию. Всей партии надо доказать, что марксизм требует учитывать объективные условия и их изменения. А коренное изменение состоит в создании Республики Советов. Поэтому вся наша тактика должна быть подчинена единому принципу: «Как вернее и надежнее обеспечить социалистической революции возможность укрепиться…»

Это ответ вам, «теоретик» Троцкий. Ждать сложа руки революции в Германии, во Франции — значит похоронить свою собственную революцию. А поэтому абсурдно — открыть немцам фронт. Вильгельм и Гинденбург только этого и ждут.

Однако — писать. Надо писать. В голове мыслей — гора. Но они станут оружием, лишь когда лягут на бумагу.

«Положение дел с социалистической революцией в России должно быть положено в основу всякого определения международных задач нашей Советской власти…»