Петрашевцы

У первобытного человека был страх перед могучими явлениями природы, рассуждал Толль, появлялся гений, который безотчетные чувства облачал в определенную религию. Такая «религия, действуя на мораль человека, не только не нужна в социальном смысле, но даже вредна, потому что она подавляет развитие ума и заставляет человека быть добрым и полезным своему ближнему не по собственному его убеждению, а по чувству страха наказания, следовательно, она убивает и нравственность». С Толлем спорил затем Баласогло, который, по словам религиозного Ахшарумова, «отвечал ему очень дельно, что он религию слишком унизил, производя это высокое чувство от одного страха, и говорил весьма умно и достойно этого предмета, что религия происходит от соединения чувств энтузиазма, сознания своего ничтожества и своей зависимости от высшей силы, которою управляется вся вселенная». Однако по доносу Антонелли о «пятнице» 25 марта, когда Толль читал второй доклад о религии, в продолжение первого, с ним долго спорили Баласогло и Момбелли, «но общая их черта есть та, что религию они, так же, как и Толль, признают ненужного для благосостояния человечества»[182]. На следствии Баласогло решительно опровергал приписывание ему такого вывода. Любопытно возражение, которое сделал 11 марта Толлю П. И. Ламанский: «…страх не везде был главною причиною зарождения религии, потому что были религии, в которых главную роль играли божества благодетельные, а божества устрашающие роль второстепенную, и подтверждал свое мнение историческими примерами»[183].

«Пятница» 18 марта была посвящена последнему докладу из цикла лекций по политической экономии Ястржембского (об этом уже шла речь выше). 25 марта прочитал второй доклад о религии Толль.

Кульминационная вершина всех собраний у Петрашевского — «пятница» 1 апреля 1849 г. Здесь обсуждались самые насущные проблемы русской жизни: положение крепостных крестьян, судопроизводство, цензура и свобода печати. Без этой «пятницы» многое бы для нас было неизвестным в воззрениях и намерениях петрашевцев, да и для самих петрашевцев, наверное, многочасовой спор 1 апреля был очень полезен: прояснились собственные взгляды и группировки единомышленников. Сведение в один узел главнейших социально-политических проблем и высказывание откровенных мыслей по всем главным вопросам перед самыы концом, перед разгромом кружка, заставляют предполагать, что если не сознательно, то хотя бы интуитивно ведущие деятели могли прогнозировать вероятность перерыва или полного прекращения собраний. Конечно, никто из них не думал о крепости, о суде, о каторге — такое и в голову не могло прийти: неужели засудят за разговоры и намерения?! Но возможность запрещения собраний, высылка из столицы и т. п. меры, несомненно, возникала. Подобные прогнозы не могли не всплывать в сознании еще и потому, что и радикализм кружка (он был широко известным), и начавшуюся слежку, и гнев правящих кругов полностью утаить не удавалось.

По Петербургу уже ранней весной поползли слухи о предстоящих арестах. В донесении Антонелли от 27 марта 1849 г. сказано, что Толль сообщил ему о решении правительства схватить всех петрашевцев, которые соберутся в следующую «пятницу»; Антонелли сказал Петрашевскому, а тот решил, что это сплетни, распускаемые из дома Майковых, т. е. из кружка Дурова-Пальма, как бы не любящих собрания у Петрашевского. А. Ф. Возный сомневается в честности сообщения Антонелли: дескать, он сам мог распускать слухи, а сваливать на Толля[184]. Но был ли заинтересован Антонелли в распространении информации об арестах? Скорее наоборот. Да и побоялся бы он сочинять версию о Толле: последний был очень близок к Петрашевскому, и ложь очень легко могла бы быть раскрыта.

Тем более вероятно широкое распространение слухов о репрессиях, поскольку в донесении от 10 апреля Антонелли передает уже сведения, полученные от самого Петрашевского: тот был 7 апреля в доме В. А. Милютина и услышал от горничной, что его, Петрашевского, «скоро возьмут в полицию». Петрашевский и здесь усмотрел лишь болтливость Милютина, не более того, и якобы поручил «Пальму сказать Милютину от его лица, что подобная болтливость есть подлость и что он косвенным образом становится доносчиком»[185].