Петр Великий

Снова ничего не вышло из этих инициатив. Петр был слишком осторожен и реалистичен, чтобы позволить себе стать инструментом Франции. В любом случае у него было слишком много проблем поближе к дому — нестабильность в Польше и все более осложняющиеся отношения с Августом; продолжение шведского сопротивления; отзвуки недовольства — и это почти в пределах России, что не слишком склоняло его к грандиозным политическим авантюрам. Все же простой факт, что такие предложения были сделаны ему, — разительное доказательство того, насколько повысился международный статус России. Контраст между полным безразличием к российским интересам, выказанным на переговорах в Карловицах, и нынешней заинтересованностью в русской силе иллюстрирует почти революционные изменения, которые произошли за десятилетия.

Полтава и ее результаты нанесли сокрушительный удар шведской мощи. На юге, однако, Оттоманская империя, достаточно солидный противник, оставалась действенной угрозой. Одной из главных забот Петра между 1700 и 1709 годами было оставаться в хороших, или по крайней мере мирных, отношениях с турками. Это было не всегда легко. Рост российской мощи и особенно присутствие увеличившегося российского флота в Азовском море теперь пробуждали много беспокойства в Константинополе и стимулировали ряд попыток усилить турецкое положение. В декабре 1702 г., например, Порта потребовала разрушить российскую крепость Каменный Затон на Днепре, сжечь военные корабли в Азове и Таганроге, ограничить судостроение в Воронеже и четко обозначить русско-турецкие границы. В следующем году была построена новая оттоманская крепость Еникале в Керченском проливе, чтобы более эффективно препятствовать любому продвижению российских военных кораблей через него в Черное море. Весной 1704 г. турки потребовали согласия на строительство другого форта на Днепре, выше Очакова, который, если бы был построен, нарушал бы соглашения 1700 года. Стоя перед лицом отчаянной борьбы в Польше и балтийских провинциях, Петр специально тянул время. В декабре 1704 года П. А. Толстой, его очень способный представитель в Порте, был уполномочен обещать, что в случае необходимости Россия эвакуирует одну из своих крепостей на Днепре и, в крайнем случае, даже заберет суда из Таганрога «в подходящее место»[54]. В 1704–1705 годах обширное определение границы было выполнено в соответствии со взаимным соглашением как в области Днепра, так и на Кубани к востоку от Азова, во многом в пользу царя. Все же в течение критических 1706–1709 годов Петр был глубоко взволнован деятельностью агентов Лещинского в Константинополе и очевидной угрозой шведско-турецкого союза. В первые месяцы 1709 года эта угроза была реальной. Удивительная медлительность, с которой проходила осада Полтавы (которая озадачила многих из осаждающих) была, вероятно, вызвана фактом, что Карл XII ожидал переговоров с турками и татарами, чтобы пожать плоды; и он, наконец, частично рисковал сражением потому, что победа увеличила бы его возможности получения помощи с юга. Захватывающие военные события русско-шведской борьбы не должны затенять для нас крайней важности усилия российской дипломатии, которая поддерживала мир на южных границах до тех пор, пока не наступил поворотный момент в этой борьбе.

Бегство Карла XII в Бендеры после его поражения создало новые прения. Он сразу начал нажимать на султана, Ахмета III, чтобы тот активнее проводил антироссийскую политику. «Петр, — предупреждал он в письме, написанном почти сразу же после своего прибытия на турецкую территорию, — теперь нападет на турок, как он напал на шведов в 1700 году, среди мира, безо всякого объявления войны». Строительство царем пограничных крепостей и мощного флота показывало то, что он намеревался делать. Против этой угрозы единственной защитой для Турции был союз со Швецией. «Сопровождаемый вашей доблестной конницей, я возвращусь в Польшу, укреплю мои оставшиеся там войска и снова направлю свое оружие к сердцу Московии, чтобы установить границы амбициям властолюбивого царя»[55].