Петр Великий

Паника во многих из российских полков была поразительна. Саксонский генерал фон Алларт, свидетель происходившего, жаловался, что приходилось управлять чем-то похожим на стадо рогатого скота, один полк смешался с другим, так, что едва двадцать человек могли быть построены в шеренгу[31], и было взято пленных так много, что все, кроме офицеров, должны были быть отпущены, так как шведы не имели никаких средств прокормить такое количество. (С другой стороны, русское левое крыло продолжало удачно сражаться до рассвета 21 ноября, когда оно было полностью окружено). Вся российская артиллерия была потеряна. Петр сам оставил армию двумя днями ранее и уехал в Новгород, чтобы организовать отправку подкрепления. Подобно другим лидерам с российской стороны, он не ожидал внезапного шведского нападения. Князь де Круа, опытный иностранный командующий, кому он поручил армию всего несколькими днями ранее, сдался шведам после того, как увидел, что офицеров били солдаты, подозревая их в предательстве.

Петр был удивлен и горько разочарован поражением. Было очевидно, что это открывает путь для шведского продвижения на Псков, Новгород и даже непосредственно на самое Москву. Укрепление первых двух, реорганизация полков, разбитых у Нарвы, организация новых сил и производства орудий для замены утраченных — все это было предпринято с отчаянной энергией. Все, что проводилось в течение этих критических месяцев, показывало самомнение Петра и его готовность игнорировать традиционные предрассудки. Самая яркая иллюстрация этому — известный инцидент с переплавкой церковных колоколов, чтобы получить металл для отлития новой артиллерии.

Шведское нападение на Россию, которое казалось таким угрожающим, не осуществилось, хотя оно детально планировалось в штабе Карла XII до октября 1701 г.[32]. Вместо этого король повернул на юг и в июле 1701 г. пересек Двину, чтобы напасть на Августа II, который теперь был его единственным врагом, не потерпевшим сокрушительного поражения от его рук и чье влияние в Польше ощущалось все более сильно. В течение последующих пяти лет Карл вынужден был путаться в бесконечно сложной и нестабильной польской фракционной политике. Многие польские дворяне, включая некоторых очень родовитых, вроде командующего королевской армией Яблонского, ненавидели любую идею, связанную с сотрудничеством с русскими. Царило желание остаться, насколько возможно, нейтральными в борьбе и не поддерживать ни Карла, ни Петра, при этом широко распространялось недоверие к очевидному желанию Августа усилить положение монархии в Польше, а главное — угрозе, что эти попытки затронут традиционные привилегии знати. Все это, вместе с амбициями ведущих благородных семейств (особенно большого рода Сапегов в Литве) и соперничеством между ними, вскоре превратит польскую политику в болото, в котором было слишком мало твердой почвы. Польша была теперь более слаба, более разделена и больше «во власти давлений извне», чем в любое другое время, начиная с бедственных десятилетий 1650-х и 1660-х годов. «Эта неспокойная нация подобна морю, — жаловался английский дипломат в 1706 г., — хотя оно пенится и рычит только волнуясь, словно это вызвано проявлением некоей Высшей силы»[33]. Эта слабость и неустойчивость, осложненная реальными географическими размерами Речи Пос-политой, делали невозможным управлять ею ни Августу, ни Карлу.

В течение нескольких лет международная ситуация удерживала Карла XII от использования одной уловки, которая быстро вывела бы Августа из войны. Речь идет о прямом нападении на герцогство Саксонское, реальную базу его мощи. Такому нападению активно противодействовали Англия и Голландия. Их положение в войне за испанский престол, которая вспыхнула в 1701–1702 годах и до сих пор диктовала характер ситуации в Западной Европе, было бы, по их мнению, серьезно осложнено и даже ослаблено таким шагом со стороны Карла. Шведский король обещал англичанам и голландцам принудить Данию к нейтралитету и соблюдать в Копенгагене Травендальское соглашение, а в результате он не смел вторгаться в Саксонию до 1706 г.[34] До того времени он был обречен бороться с выматывающими все силы сложностями польской ситуации; и Петр был хорошо осведомлен о ценной передышке, которую это дало России. В феврале 1701 г., на новой встрече с Августом в Биржах, он пошел на большие уступки, чтобы заставить своего союзника продолжить борьбу. Обещание, что царь не предъявит никаких претензий на Литву или Эстонию, когда шведская империя будет разделена, российский вспомогательный корпус в 15 000—20 000 человек, субсидия в 100 000 рублей, поставки пороха — все эти стимулы были предложены честолюбивому, но ненадежному королю Польши.