Петр Великий (Том 1)

— А потому, что завтра же мой топор учнет тут ходить по деревам, — сказал Пётр. — И будет прочна моя тут построечка: стоять ей здесь, пока земля стоять будет и солнце по небу ходит.

Окончательно было решено: на Иенисари заложить крепость, а новую столицу — там же, только за протоком, на острове Койвисари, что ныне Петербургская сторона.

Возвращаясь после этого в лагерь, государь долго погружён был в думы; но Меншиков и Ягужинский, привыкшие читать в его душе по глазам и по лицу, понимали состояние этой великой души… То, о чём он по целым дням и ночам мечтал в своём рабочем покое в Москве, к чему с неудержимою страстию рвались его думы, теперь достигнуто. Нева — это окно в Европу, — его река! «Чужое» море — теперь его море!

— Там я заложу верфь, — указывал он на левый берег Невы, где ныне Адмиралтейство. — Здесь — артиллерийский парк, — указал он на берег Выборгской стороны.

Потом, обратясь к артиллерийскому полковнику Трезини, родом итальянцу[187], Пётр сказал: — Тебе работы будет по горло.

— Рад служить великому государю, — поклонился Трезини.

— Чаю, не позабыл своей науки, живучи у московских варваров?

— Архитектуры, государь? — спросил Трезини.

— Да, стройки, да только вечной, как вечен ваш Рим.

— Думаю, государь… Но построить новый Рим — не хватит человеческой жизни, — отвечал бравый потомок Гракхов. — Даже о Коринфе старая римская пословица говорит: Alta die solo non est exstructa Corinthus.

— А сие что означает?

— И Коринф построен не в один день.

— A y нас, государь, у немцев, имеется такая же пословица о Риме, — сказал полковник Рене: — Rom ist nicht auf einmal erbaut.

Но государь, кажется, все забыл, когда карбас его поравнялся с шведскими великанами, отбитыми столь молодецки, кораблями «Астрель» и «Гедан». Глаза его сверкнули гордою радостью.

— Данилыч! — окликнул он Меншикова, сидевшего около Головина.

— Что изволишь приказать, государь? — отозвался тот.

— Сегодня же посылай гонца в Новгород к митрополиту Ионе с указом, чтоб немедля прибыл сюда для освящения мест под крепость и новую столицу.

— Слушаю, государь, а к какому дню?

— К Троице.

Так жаждала великая душа заложить первый камень на том месте, где теперь раскинулся на сотни вёрст великий город с его величественными храмами, дворцами, город с его миллионным населением, с парками, садами, всевозможными учебными заведениями, город, изрезанный стальными полосами рельсов, опутанный паутиною телеграфных и телефонных проводов, из которого исходят вести вплоть до бурных вод Тихого океана…

Как было не трепетать великой душе, провидевшей мировую миссию своего народа в будущем!

24

Настал, наконец, желанный день.

К 16 мая войска, взявшие Ниеншанц и овладевшие всею Невою и её дельтою и стоявшие лагерем — пехота по ту сторону Невы, а кавалерия — на левом её берегу, все придвинулись к месту закладки крепости и новой столицы. Невская флотилия, на которой прибыли войска к месту закладки, так запрудила берега Иенисари и ближайшие берега Койвисари, что прибывший из Новгорода владыка Иона со всем собором духовенства, с хоругвями и образами, а затем и государь с блестящею свитою только с помощью удивительной распорядительности Меншикова, уже назначенного губернатором будущей столицы, могли свободно пройти к месту молебствия и закладки.

Ярко отливали на солнце андреевские ленты новых кавалеров — самого государя, Меншикова и старого Головина. Богатые ризы духовенства из золотой парчи, украшенная драгоценными камнями митра Ионы, искрившиеся золотом и алмазами иконы, блестящее вооружение войска — все как будто говорило: «Сей день, его же сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в он…»

Да, это был великий день на Руси.

Началось молебствие.

Павлуша Ягужинский, стоявший около царя, почти не спускал восторженных глаз с его лица. Никогда он не видел такого, казалось, лучезарного лица!

В руках Павлуши находился небольшой золотой ларец. Когда юный денщик все же опускал глаза на ларец, то машинально повторял шёпотом слова, начертанные на его крышке.

«От воплощения Иисуса Христа 1703, маия 16, — шептали губы Павлуши, — основан царствующий град Санкт-Питербурх великим государем, царём и великим князем Петром Алексеевичем, самодержцем Всероссийским».

По окончании молебствия митрополит окропил святою водою царя, его свиту и выстроенные полукруглыми шпалерами войска.

— Александр Данилыч, подай лопату, — сказал государь.

Меншиков, взяв железную лопату у стоявшего на фланге великана Лобаря, подал царю.

Поплевав на руки, как это делают настоящие землекопы и плотники, государь глубоко всадил заступ в землю, где должен был находиться центр закладки, разом выворотил громадную глыбу влажного грунта.

— Вишь, и на руки поплевал, и впрямь, что твой землекоп…

— Эвона, какой комище выворотил, — перешёптывались между собой преображенцы.

А Лобарь, глядя на работу царя-исполина, думал: «Поди, и я не осилил бы царя-батюшку… Вишь, как засаживает! Того и гляди заступ вдребезги…»

Меншиков, взяв другой заступ, тоже стал копать рядом с царём.