Петр III

Судя по всему, Пётр Фёдорович отличался склонностью к садизму, что случается у людей с половыми отклонениями. В чём они состояли, сейчас трудно сказать. Одни исследователи считают великого князя импотентом³¹. Другие — просто бесплодным³². Дипломаты, всегда озабоченные династическими тайнами, в большинстве склонялись к последней точке зрения. В 1749 году английский посол лорд Джон Гинфорд сообщал в Лондон, что великий князь «никогда не будет иметь потомства»³³. Его преемник посол Хэнбери Уильямс доносил в июле 1755 года, что Пётр Фёдорович не способен «не только править империей, но и обеспечить престолонаследие»³⁴. Рюльер добавлял: «Опытные люди неоспоримо доказывали, что нельзя было надеться от него сей наследственной линии»³⁵. Из общего сонма выделяется донесение французского резидента в Гамбурге Луи де Шампо, который летом 1758 года удивил Версаль новыми сведениями: «Великий князь был не способен иметь детей от препятствия, устраняемого у восточных народов обрезанием, но которое он считал неизлечимым»³⁶.

Бессильную ярость Пётр выплёскивал на беззащитную жену, которая поневоле знала его «позорную» тайну. Тайна открылась только тогда, когда императрица Елизавета, устав ждать внука, приказала врачу освидетельствовать великокняжескую чету. А. М. Тургенев живо описал реакцию государыни, узнавшей о врачебном заключении: «Поражённая сею вестью как громовым ударом, Елизавета казалась онемевшею, долго не могла вымолвить слова. Наконец зарыдала»³⁷.

Между тем Екатерина не теряла времени. Возник и первый роман, пока эпистолярный, с Захаром Григорьевичем Чернышёвым. С 1744 года тот служил камер-юнкером малого двора, но был удалён всего пару недель спустя после высылки девицы Жуковой. Молодого человека, по ходатайству его собственной матери, отправили с дипломатической миссией в Регенсбург. Старая графиня Евдокия Ивановна Чернышёва сказала императрице: «Я боюсь, что он влюбится в великую княгиню, он только на неё и смотрит, и когда я это вижу, я дрожу от страха, чтобы не наделал он глупостей»³⁸. Что ж, глупости были отсрочены на шесть лет. Осенью 1751 года Захар вернулся из армии, где командовал полком, и вновь увлёкся великой княгиней. Только в конце Масленицы следующего года он отбыл обратно к войскам, увозя самые радужные воспоминания о возлюбленной.

Сама Екатерина постепенно входила во вкус таких приключений. «Я нравилась, — писала она, — следовательно, половина пути к искушению была уже налицо... искушать и быть искушаемым очень близко одно к другому»³⁹. Иллюзию куртуазной игры необходимо было поддержать: ведь если великая княгиня люба одному, второму, третьему, значит, не правы её муж и Елизавета, значит, плоха не она. Доказательство этого стало для Екатерины жизненной потребностью.

«Племянник мой — урод»

Вряд ли Елизавета Петровна узнала правду об интимной жизни великокняжеской четы так внезапно, как описывал Тургенев. В его зарисовке много театрального. Между тем и Владиславова, и даже сама Чоглокова докладывали государыне о деле прямо. Летом 1752 года, когда Екатерина приехала в Петергоф на один из куртагов, императрица выговорила обер-гофмейстерине, «что моя манера ездить верхом [по-мужски] мешает мне иметь детей». На это всегда заискивавшая перед августейшей кузиной Марья Симоновна вдруг ответила, «что дети не могут явиться без причины и что, хотя их императорские высочества живут в браке с 1745 года, а, между тем, причины не было»⁴⁰.

Что позволило госпоже Чоглоковой говорить столь дерзко? Только общеизвестность неприятного факта, его превращение в притчу во языцех. Услышав такие явно нежеланные слова, Елизавета рассердилась, выбранила Чоглокову за то, что та не пытается «усовестить» супругов. Вероятно, императрица не хотела увериться, что виновная сторона — племянник. Особенно на фоне его открытых ухаживаний то за одной, то за другой фрейлиной.

Возможно, наследник не хотел жены, но пошёл бы на сближение с другой женщиной? Судя по дальнейшим действиям обер-гофмейстерины, она получила от государыни указания проверить подобное предположение. Была найдена красивая молодая вдова недавно умершего живописца Георга Христофора Гроота. В раннем варианте «Записок» Екатерины сказано: «Крайняя невинность великого князя сделала то, что ему должны были приискать женщину»⁴¹. Чоглокова «рассчитывала на большие награды» и говорила, «что империя ей обязана»⁴². Тем не менее Елизавета оставила хлопотливую даму без воздаяния. Видимо, полного «успеха» эксперимент не дал.