Между тем следовало подумать о Кронштадте, куда мог податься свергнутый государь, о флоте и об армии, находившейся за границей. Заговорщики — люди сухопутные — о морской твердыне вспомнили только около полудня и пришли в ужас. «Не представлялось понятным, чтобы император не подумал об этом порте и крепости, — писала Екатерина. — Надо было сделать водою только одну милю от Ораниенбаума, тогда как от города было четыре»12. В Кронштадт отправился вице-адмирал Иван Лукьянович Талызин, которого за глаза «считали погибшим». Однако ему удалось арестовать присланного от Петра III генерал-аншефа П. А. Девиера и привести гарнизон к присяге Екатерине.
Одновременно рескрипт получил генерал-поручик П. И. Панин, находившийся в Кёнигсберге. Ему надлежало сменить П. А. Румянцева в качестве командующего Померанским корпусом, поскольку последний был обласкан Петром Фёдоровичем и мог выступить на его стороне13.
Низложенный государь далеко не сразу узнал о происходящем. «Утром, как только собрались гвардейцы, — доносил в Лондон Кейт, — несколько отрядов были посланы на Петергофскую дорогу, дабы никакое известие не могло достигнуть императора»14.
Штелин записал в своём дневнике под 28 июня: «В час по полудни Его величество со свитой... отправился в Петергоф, чтобы присутствовать там при всенощной праздника святых Петра и Павла. В два часа... мы прибыли туда и с изумлением узнали, что императрица отбыла в 5 часов утра одна... оставя нас в неведении обо всём, равно как и всех своих придворных дам и кавалеров. Тогда начались совещания о мерах, которые нужно было принять. Начались замешательства, от часу увеличивавшиеся, пока, наконец, в 91/2 вечера Его императорское величество и весь двор сели на галеру и яхту, чтобы отплыть в Кронштадт»15.
Действительно, путешествие из Ораниенбаума в Петергоф было и приятным, и весёлым. Гофмаршал двора Михаил Михайлович Измайлов, на которого император возложил почётную обязанность приглядывать за Екатериной, до середины дня не знал о её исчезновении. Служанки уверяли, что государыня ещё почивает; когда же гофмаршал заподозрил неладное и всё-таки заглянул в комнату, было уже поздно. «Измайлов, как был — при полном параде, в башмаках и белых шёлковых чулках... влез на скверную крестьянскую лошадь... и сломя голову помчался навстречу императору», — сообщал Шумахер. Бедняга застал государя в пяти верстах от резиденции в открытом фаэтоне в обществе «прусского посланника фон Гольца и некоторых дам». Отдувающийся и вспотевший гофмаршал выглядел жалко и был встречен насмешками.
Правда, желание Петра Фёдоровича шутить сразу пропало, когда Измайлов сообщил ему на ухо неприятную новость. По словам датчанина, Пётр «был совершенно ошеломлён». Фаворит государя генерал-адъютант Андрей Гудович, фон Гольц и присоединившийся к ним вскоре фельдмаршал Миних советовали «повернуть назад и обеспечить за собой кронштадтскую гавань». Но император не мог ни на что решиться; он продолжал бесполезный уже путь в Петергоф, теряя драгоценное время. Ему словно нужно было своими глазами удостовериться в отсутствии супруги.
На пороге дворца он встретил канцлера и спросил «испуганным голосом»: «Где Екатерина?» А получив ответ, что, по всем сведениям, уже в городе, «на мгновение глубоко задумался и тихо сказал с сильным чувством: “Теперь я хорошо вижу, что она хочет свергнуть меня с трона. Всё, чего я желаю, — это либо свернуть ей шею, либо умереть прямо на этом месте”. В гневе он стукнул тростью по полу». Потом приказал слугам принести ему русскую гвардейскую форму «вместо прусской с орденом Чёрного Орла, которую он до тех пор носил постоянно».
Слишком поздно! Если бы император показал гвардии своё уважение раньше, всё могло бы сложиться иначе.
Рюльер добавил к рассказу несколько ярких штрихов. Узнав о бегстве императрицы, Пётр воскликнул: «Что за глупость!» Потом потребовал выпустить его из коляски вон, некоторое время оставался на дороге, с горячностью расспрашивая «адъютанта». Наконец велел всем дамам выйти из экипажей и добираться в Петергоф по аллеям парка, а сам вскочил в карету с несколькими приближёнными и погнал лошадей.
Оба мемуариста — и Рюльер, и Шумахер — независимо друг от друга зафиксировали один и тот же порыв государя: своими глазами убедиться в исчезновении супруги. «Приехав, он бросился в комнату императрицы, заглянул под кровать, открыл шкафы, пробовал своею тростью потолок и панели и, видя свою любезную (Елизавету Воронцову. —