Петр III

Рюльер сообщал на первый взгляд фантастические подробности, которые могли бы объяснить подобные рассуждения. Француз узнал, будто Елизавета незадолго до кончины заставила племянника примириться с женой, тот якобы вернул Екатерине «прежнюю доверенность», а она «убедила его, чтобы не гвардейские полки провозглашали его, говоря, что в сём обыкновении видимо древнее варварство, и для нынешних россиян гораздо почтеннее, если новый государь признан будет в Сенате». За этим пассажем слышится голос отнюдь не Екатерины, а Панина с его излюбленным проектом ограничения власти монарха посредством одного из высших государственных органов. Недаром именно Никиту Ивановича называют главным информатором дипломата.

По словам Рюльера, Екатерина была уверена, «что в правлении, где будут соблюдаемы формы», она сможет скоро «подчинить всё своей воле». «Министры были на её стороне, сенаторы предупреждены. Она сочинила речь, которую ему (Петру. — О. Е.) надлежало произнести. Но едва скончалась Елизавета, император в восторге радости немедленно явился к гвардии и, ободрённый восклицаниями, деспотически приняв полную власть, отринул все противопоставляемые препятствия»²⁹.

Если вспомнить, что Пётр не сам «явился к гвардии», а его «представил караульным» как нового государя Шувалов, Екатерина же тем временем оказалась фактически изолирована у тела покойной императрицы, то придётся признать, что какие-то смутные отзвуки несостоявшегося участия Сената в провозглашении нового монарха Рюльер уловил. Возможно, сенаторы готовы были вступить в негласный союз с молодой императрицей. Если же прибавить немедленно последовавшее за кончиной Елизаветы распоряжение Петра о замене генерал-прокурора Сената и дважды повторенные в «Записках» слова Екатерины: «...моей инфлуенции опасаются», — то картина станет прозрачнее. Видимо, генерал-прокурор Я. П. Шаховской — человек легендарной щепетильности, у которого были трения с Петром Фёдоровичем по финансовым вопросам, — мог поддержать попытку ограничения власти самодержца.

О его добрых отношениях с Екатериной говорят её отзывы на страницах мемуаров: «Тело императрицы ещё обмывали, когда мне пришли сказать, что генерал-прокурор князь Шаховской отставлен по его прошению, а обер-прокурор сенатский Александр Иванович Глебов пожалован генерал-прокурором. То есть слывущий честнейшим тогда человеком отставлен, а бездельником слывущий и от уголовного следствия спасённый Петром Шуваловым сделан на его место генерал-прокурором... Чего ждать?»³⁰

Глебов был креатурой Шуваловых, а с недавних пор — Петра Фёдоровича. Вместо сторонника в лице генерал-прокурора Екатерина получила противника. Ей нанесли сильный удар. Чисто «дворовыми» методами Шуваловы действовали быстрее: вывели Петра к гвардейцам, провозгласили государем, устранили Сенат, «подкинув» на одну из высочайших должностей в государстве своего ставленника.

Однако им самим это отнюдь не пошло на пользу. Новый царь в первые же часы обидел бывшего фаворита, а через три дня после кончины Елизаветы забрал себе апартаменты начальника Тайной канцелярии Александра Шувалова. Кроме этой новости Екатерина услышала, что «в его покое, возле моих, будет жить Елисавета Романовна Воронцова»³¹.

Это было не просто оскорбление жены, рядом с которой в прежних комнатах великого князя селили фаворитку. Это было наступление на интересы клана Шуваловых, происходившее на фоне широких пожалований Воронцовым. У Штелина как всегда всё благопристойно. «Отличает родственников покойной императрицы при её погребении, — писал профессор о Петре III. — Дарит её двоюродной сестре, супруге канцлера графине Воронцовой, прекрасное имение на Волге (Кишора, прежнее поместье вдовствующей царицы, близ Твери, 4300 душ)»³². Кроме того, были заплачены долги канцлера и его супруги.

Рядом с этим перечислением фраза: «Обходится милостиво с прежним любимцем покойной императрицы» — звучит невыразительно. Милость пришлось покупать дорогой ценой: после кончины Елизаветы бывший фаворит передал Петру 106 тысяч рублей, которые прежняя государыня отдала ему якобы на хранение³³.

Один Пётр Иванович Шувалов оставался в чести. Возможно, император считал, что только ему и обязан, а его кузены — слабые союзники. До прямого столкновения с грозным елизаветинским дельцом не дошло: старший Шувалов вскоре умер, оплаканный монархом. Но при крутом нраве Пётр Шувалов вряд ли безропотно потерпел бы падение влияния своей семьи. Ведь в те времена истинную силу имели не люди, а кланы. Останься старший Шувалов жив, и картина шести месяцев нового царствования приобрела бы дополнительные жирные мазки...

«Сии страдальцы»