Между прочим, из донесений того же Маньяна следует, что обнародование завещания не вызвало всеобщего восторга в обществе. И хотя в депеше от 24 мая он писал: «Вступление на престол великого князя доставляет общую радость всему русскому народу», из другой депеши, датированной 30 мая, следует, что радость испытывали далеко не все: при вскрытии завещания партия герцогини Голштинской была настолько сильна, что едва не одержала победы над партией великого князя. «Это обстоятельство вызвало у князя Меншикова такое страшное волнение крови, что ноги у него подкосились, когда он увидел, что перевес клонится не на сторону великого князя. Герцог Голштинский не терял надежды до самой последней минуты». Маньян полагал, что герцог достиг бы своей цели, если бы не погибель Толстого, Девиера, Бутурлина и других в июне 1727 года, что Меншиков не в силах остановить «поток злобных речей, которые продолжают вестись по поводу брака царя на одной из его дочерей». [38]
Надо полагать, что болезнь Меншикова продлила на месяц-другой пребывание голштинцев в России. И все же им пришлось отправиться в Киль. Несмотря на отнюдь не ангельский характер князя, он предпочел соблюсти придворный этикет: отъезжавшим салютовали двадцать одним пушечным выстрелом, а когда фрегат поровнялся с Меншиковским дворцом, где пребывал царь, от его имени было произведено шесть пушечных выстрелов, а с фрегата ответили семью. Князь вышел на балкон и помахал рукой.
Осуждая бестактность светлейшего князя, привыкшего действовать напролом, все же надлежит признать, что совершенный им поступок отвечал национальным интересам России — не выдвори он голштинцев из страны, немецкая камарилья, возможно, завладела бы подножием трона на три года раньше, а не при Анне Иоанновне.
Обратимся к содержанию «Тестамента» (Завещания), вызвавшего столь значительный переполох в элите столичного общества. Первый пункт этого пространного документа объявлял наследником престола Петра Алексеевича с его потомством. В случае его смерти бездетным трон должна была занять Анна Петровна и ее потомки, а за нею — Елизавета Петровна с ее наследниками. Трон имели право занимать только лица, исповедовавшие православие.
«Тестамент» далее предполагал, что до совершеннолетия императора, то есть до достижения им возраста 16 лет, «имеют администрацию взять наши обе цесаревны, герцог, прочие члены Верховного совета». В общей сложности в его составе должно было насчитываться девять членов. Завещание предписывало «дела множеством голосов вершить, всегда и никто один повелевать не может».
Один из пунктов «Тестамента» определял непременное присутствие в Верховном тайном совете Петра II. Далее «Тестамент» обязывал выдать цесаревнам единовременное пособие — по миллиону рублей каждой и, кроме того, на содержание двора по 100 тысяч рублей в год.
Цесаревне Елизавете Петровне «Тестамент» прочил в мужья епископа Любского. Личные вещи покойной императрицы определялось поделить поровну между двумя дочерьми. Они составили изрядную сумму: платье и парчей на 29 199 рублей, алмазных украшений — на 88 605 рублей, галантереи — на 14 220 рублей, серебра — на 23 762 рубля, серебряных изделий — на 36 793 рубля. Итого, не считая мелочей (чулки, одеяла, башмаки и др.), экипировка и украшения Екатерины I были оценены в 191 579 рублей.
«Тестамент» обязывал наследника принять меры к возвращению голштинскому герцогу территорий, отнятых у него Данией. Последний пункт завещания обязывал Петра II жениться на одной из дочерей Меншикова.
«Тестамент» по сути определял новый порядок престолонаследия, отличавшийся как от традиционного, так и от установленного Уставом о наследии престола 1722 года. Он являлся сплавом того и другого с провозглашением новых норм. Так, Устав о наследии престола предусматривал назначение царствующим монархом лишь преемника, его сменившего, в то время как «Тестамент» заглядывал в будущее — воля императрицы распространялась на порядок наследования на ближайшее будущее. [39]