- Как дерзаем, царь? - воскликнул он громким голосом.- Слушай, ваше величество! Божественное писание глаголет: что есть человек, что помнишь его. Господи, или сын человеческий, что посещаешь его? Умалил его малым чем от ангелов, славою и честью венчал его, поставил над делами рук Твоих, все покорил ему под ноги его. И самовластну поведено человеку быть!..
Медленно, как будто с усилием, Петр отвел глаза от глаз Докукина,- уходя, повернулся к стоявшему рядом Толстому и произнес:
- Взять в приказ, держать за крепким караулом до розыску.
Старика схватили. Он отбивался и кричал, все еще порываясь что-то сказать. Его связали, подняли на руки и понесли.
- О, таинственные мученики, не ужасайтесь и не отчаивайтесь! - продолжал он кричать, глядя на царевича.Потерпите, мало еще потерпите. Господи Иисусе! Аминь! Царевич смотрел и слушал, весь бледный, дрожащий. "Вот как нужно, вот как нужно!"-думал он, словно только теперь вдруг понял всю свою жизнь, и точно все перевернулось, опрокинулось в душе его: то, что было тяжестью, сделалось крыльями. Он знал, что опять впадет в слабость, уныние, отчаяние; но также знал, что не забудет того, что понял.
И он, как Докукин, поднял взор к темному Лику в своде собора. И почудилось ему, что в косых лучах солнца, в голубых волнах дыма кадильного этот исполинский Лик движется, но уже не уходит прочь от земли, как давеча, а спускается, сходит с неба на землю, и что это сам Господь грядет.
И с радостью, подобной ужасу, повторял он: - Ей, гряди. Господи Иисусе.! Аминь. Московский розыск окончен был к 15 марта. Приговором царя и министров на Генеральном дворе в Преображенском решена участь обвиняемых.
Царицу-инокиню Елену отправить в Старую Ладогу в девичий монастырь, а царевну Марью в , Шлиссельбург; держать обеих под крепким караулом. Авраама Лопухина - в С.-Петербург, в Петропавловскую крепость до нового розыска. Прочих казнить.
В тот же день утром на Красной площади, у Лобного места, начались казни. Накануне железные спицы, на которых торчали в течение двадцати лет головы стрельцов, обезглавленных в 1698 году, очистили, для того, чтобы воткнуть новые головы.
Степана Глебова посадили на кол. Железный кол через затылок вышел наружу. Внизу была дощечка для сиденья. Чтоб не замерз и мучился долее, на него надели меховое платье и шапку. Три духовника сторожили по очереди днем и ночью,' не откроет ли он чего-нибудь перед смертью. "И с того времени,- доносил один из них,как посажен Степка на кол, никакого покаяния им, учителям, не принес; только просил в ночи тайно через иеромонаха Маркелла, чтобы он сподобил его св. Тайн, как бы он мог принести к нему каким образом тайно; и в том душу свою испроверг, марта против 16 числа, по полунощи в 8 часу, во второй четверти".
Архиерея Ростовского, расстригу Демида колесовали. Рассказывали, будто бы секретарь, которому поручена была казнь, ошибся: вместо того, чтобы отрубить голову, а труп сжечь, колесовал архиерея.
Кикина также колесовали. Мучения его были медленны, с промежутками: ломали руки и ноги, одну за другою; пытка длилась более суток. Жесточайшее страдание было оттого, что туго привязанный к колесу, не мог пошевелиться ни одним членом, только стонал и охал, умоляя о смерти. Рассказывали также, будто бы на другой день царь, проезжая мимо Кикина, наклонился к нему и сказал: "Александр, ты человек умный. Как же дерзнул на такое дело?" - "Ум любит простор; а от тебя ему тесно",ответил, будто бы, Кикин.
Третьим колесован духовник царицы, ключарь Федор Пустынный, за то, что свел ее с Глебовым.
Кого не казнили смертью, тем резали носы, языки, рвали ноздри. Многих, которые только слышали о пострижении царицы и видели ее в мирском платье, велено "бить батоги нещадно".
На площади поставлен четырехугольный столп из белого камня, вышиною в шесть локтей, с железными по бокам спицами; на них воткнуты головы казненных; на вершине столпа-широкий плоский камень; на нем трупы; между ними - Глебов, как бы сидящий в кругу сообщников.
Царевич должен был присутствовать при всех этих казнях.
Последним колесован Ларион Докукин. На колесе объявил, что имеет нечто открыть государю; снят с колеса и привезен в Преображенское. Когда царь подошел к нему, он был уже в предсмертном бреду, лепетал что-то невнятное о Христе Грядущем. Потом как будто пришел в себя на мгновение, посмотрел в глаза царю пристально и сказал:
- Ежели, государь, казнишь сына, то падет сия кровь на весь твой род, от главы на главу, до последних царей. Помилуй царевича, помилуй Россию!
Петр молча отошел от него и велел отрубить ему голову.
На другой день после казней, накануне отъезда царя в Петербург, назначено было в Преображенском "нощеденствие" всепьянейшего собора.
В эти кровавые дни, так же, как во время стрелецких казней и как вообще в самые черные дни своей жизни, Петр усерднее, чем когда-либо, занимался шутовским собором. Как будто нарочно оглушал себя смехом.