Петр Чайковский. Бумажная любовь

Он хочет покоя и… хочет иметь свое уютное гнездо, свой собственный дом.

Жизнь вечного странника, кажется, начинает приедаться ему.

Впервые в жизни он с тоской и страхом думает о предстоящем отъезде за границу.

Ему предлагают снять дачу, обставленную мебелью и снабженную всем необходимым для жизни. Дача расположена в живописной местности между Москвой и Петербургом — в селе Майданове, что в двух верстах от города Клина. В доме много комнат, что немного пугает Петра Ильича — дорого ведь встанет отапливать их в течение зимы.

Но зато при доме есть великолепный парк, и вообще вид из окон очень красивый.

После не очень долгих раздумий Чайковский решает снять дачу в селе Майданове на один год. А там видно будет…

Алексей, наконец-то вернувшийся из солдатчины, еще продолжает заниматься подготовкой дома, а Петру Ильичу уже не терпится туда переехать. Он предвкушает спокойную, размеренную жизнь в тихом уголке. Что может быть лучше этого? «Еще в Москве меня начала преследовать особого рода головная боль, которая случалась и прежде, когда нервы мои приходили в окончательное расстройство. Боль эта, похожая на зубную невралгию, здесь довела меня до такого состояния, что минутами я просто с ума сходил. На сей раз поневоле пришлось отказаться как от приема гостей, так и от всяких посещений, за исключением ближайших родных. Заниматься я тоже вовсе не могу и даже это письмо пишу с напряжением и усилием. К счастью, скоро мне предстоит спокойствие, одиночество и свобода, а мне только это и нужно, чтобы в два-три дня совершенно поправиться», — делится Чайковский с Надеждой Филаретовной.

Вначале по переезде дом пугает его. Несмотря на все старания Алеши, дом грязноват — слуга успел привести в порядок только три комнаты, в которых они и были вынуждены поселиться. К тому же дом не так уж хорошо обставлен и не так нов, как утверждала многословная и, как оказалось, лживая хозяйка.

«Но зато что за наслаждение, что за чудный отдых доставляет мне это одиночество, эта тишина и свобода!!! Какое счастие быть у себя! Какое блаженство знать, что никто не придет, не помешает ни занятиям, ни чтению, ни прогулкам!..

Я понял теперь раз навсегда, что мечта моя поселиться на весь остальной век в русской деревне не есть мимолетный каприз, а настоящая потребность моей натуры, — радуется Чайковский, уточняя: — Разумеется, Майданово не есть венец моих желаний. Но год один я могу прожить и здесь, пока не приищу чего-нибудь вполне подходящего».

В «своем» доме он продолжает работу над оперой «Кузнец Вакула», написанной по гоголевским мотивам давным-давно.

Опера тяжеловесна, вычурна, либретто никуда не годится. Но когда-то в нее было вложено столько труда, столько надежд было связано с ней… И название лучше бы подобрать поизящней. Конечно же — лучше всего было бы назвать оперу «Ночь под Рождество», но… банально, банально! Хочется чего-то другого.

Некогда он написал эту оперу на конкурс, объявленный Русским музыкальным обществом, на сочинение оперы по повести Гоголя «Ночь перед рождеством». Оперу следовало писать по готовому либретто Якова Петровича Полонского, известного поэта послепушкинской эпохи. Полонский изначально писал либретто для композитора Александра Николаевича Серова, но тот скончался, не ус

Опера «Кузнец Вакула» была примечательна тем, что открыла лирико-комический жанр русской классике, став первым произведением подобного рода.

конце 1876 года опера была поставлена в Мариинском театре, где за несколько сезонов ее показали зрителям восемнадцать раз. На других сценах Чайковский ставить «Кузнеца Вакулу» не разрешал, хотя публика принимала ее хорошо.

Это произведение получило подзаголовок — «комико- фантастическая опера». На фоне ярких, красочных образов украинской природы и народного быта композитор с задушевным лиризмом и тонким юмором раскрывает перед нами трогательную, немного наивную историю любви красавицы Оксаны и кузнеца Вакулы.

«Бывши теперь в Петербурге, я, наконец, слышала Вашу оперу «Вакула». Что за прелесть! Как хороша партия тенора, как восхитительны танцы, да и всего не пересказать, что хорошо! Театр был полон. С каким нетерпением я жду Ваших новых сочинений!», — писала баронесса фон Мекк Чайковскому в ноябре 1877 года.