Петр Берон

И хотя такие высказывания встречаются у Берона не часто, тем не менее они свидетельствуют о его стремлении примирить религию и науку. В «Панэпистемии» он неоднократно подчеркивает: то, что ученые принимают всецело за догму теологии, после критического осмысления может оказаться в согласии с наукой. «Физики считают, что положительное и непосредственное познание высшего действия [16]превышает возможности человеческого разума, и так как этот объект образует прежде всего догму во всех религиях, всякий после продуманной проверки согласится, что это высшее действие выступает здесь как догма, а не как истина, служащая основой всего, что мы можем считать истиной» (18, 2, 28).

Однако Берон не ищет только внешнего сходства с теологией — в его произведениях есть дань христианской религии. Согласно догмату христианства, единое божество выражено в трех лицах. Берон также считает, что в основе мироздания лежит тройственность. «„Триада“ [17]есть изначальная догма человека до и после потопа; она состоит из трех различных персонифицированных объектов, каждый из которых обладает бесконечной мощью» (18, 1, 14). По мнению Берона, догмат троицы не является истиной; она лишь символизирует действительную тройственность. А истинная триада — положительный электро, отрицательный электро и движение. Все это — следствие воздействия высшего существа на материю. Триада есть одновременно и единство, а единство проявляется как тройственность.

В судьбе христианской религии и своей панэпистемии мыслитель находит много общего. Прошло немало веков, прежде чем христианская религия была воспринята в ее подлинной форме, точно так же необходим достаточно длительный исторический период, для того чтобы окончательно признать и усвоить панэпистемию. Он убежден, что и в религии, и в науке содержится истина.

Интересно, что Берон не рассматривал религию как нечто раз и навсегда данное и не подвергающееся никаким изменениям. Напротив, по его мнению, религия, как и наука, претерпела исторические перемены, ведь различные народы в своем историческом развитии придерживались различных религиозных мировоззрений. Для одних народов характерен политеизм, для других — монотеизм, а третьи, «находящиеся в более счастливом положении народы, видели и два первичных флюида, оживленных оргазмом [18], перманентное состояние естества и троицу. Когда философы в минувшие века хотели ввести новое учение, для того чтобы объяснить суть вещей, противоречащих основным догматам религии, их преследовали служители церкви. В нынешний век все происходит наоборот. Основные положения церковного учения рассматриваются философами и учеными как плод экзальтированной фантазии. И поскольку эти основные положения не могли привести к согласию с господствующей атомистической, или динамической, философией, учение христианской религии было полностью отделено от философии» (19, 6). В данном случае Берон имеет в виду не какую-то определенную религию, а религию вообще. Но, несмотря на это, нетрудно заметить, что он говорит как раз о христианской религии, которую часто называют триадичным монотеизмом. Мыслитель далек от того, чтобы считать теологию наукой, но допускает, что в ней имеются положения, правильность которых научно доказана. Это свидетельствует, с одной стороны, об ограниченности его философской системы, а с другой — о том, что он еще не освободился окончательно от влияния старых, идеалистических традиций.

Вместе с идеями, имеющими определенную ценность, у Берона нередко встречаются иллюзорные представления и увлечения всевозможными каббалистическими числами, например числом 7. Кроме того, ряд исторических и географических явлений, а также некоторые социологические и природные процессы он пытается объяснить при помощи чтения названий справа налево. Он высказывает мысль о том, что в основе всех индоевропейских языков лежит славянский язык. Так, например, во введении к отрывку из VII тома «Панэпистемии», изданному отдельной книгой, Берон оценивает роль славянских языков следующим образом: «Названия, данные в Индии странам и планетам до потопа, сохранились до наших дней. Эти названия, прочитанные на славянском языке справа налево, свидетельствуют о том, что предки жителей Азии и Европы произошли с полуострова Малакка. Повсюду, где проходили славяне, чтобы попасть из Индии в страны, населенные ныне их потомками, они оставили такие названия, что невозможно поставить под сомнение происхождение предшественников этой большой нации. Это открытие не могло быть сделано географами, которые не знали славянского языка, тем более оно не могло быть сделано славянскими географами, так как никто из них не пытался читать географические названия справа налево по примеру жителей Востока» (там же, 5).