Петля Линча

– Не знаю… – мама вздыхает. – Ты веришь, что он пропал?

– Да нет, конечно, Люк всегда был горазд улизнуть куда-нибудь, а потом свалиться, как снег на голову…

   Люди глухие. Стоите ли перед ними, истекая кровью, кричите ли о помощи – в ответ услышите только: "Какой замечательный сегодня денек, не правда ли?"

   Люк никогда бы не уехал без меня – мы все делаем вместе. Делали…

   Подхожу к окну. Темное небо, мерцание фонарей, ряды даунхаусов с уныло-бежевой черепицей. Если прижаться к пластику – так что смешно расплющит нос – справа видно кусочек моря. Маленький спасительный огрызок, вроде тех полостей воздуха подо льдом, где можно дышать, когда провалился в реку. Пара дюймов – не больше – только высунуть нос.

– Вуф!

– Привет, Рауль, – спаниель топочет по лестнице и, вытянув язык, прыгает передо мной.

– Вуф! Вуф!

   Треплю шерстку песика, а сама думаю о брате.

   Зачем он ходил в библиотеку? …

   В интернете почти никакой информации, только статья про историю линии на сайте графства. Нудно и вся суть в последнем абзаце:

   "Ветка была закрыта для пассажирских перевозок в 1930 году; после национализации британских железных дорог в 1965 и прихода на пост президента компании Ричарда "Топора" Бичинга были окончательно прекращены грузовые рейсы, пути демонтированы, а станции проданы в частную собственность".

   Значит Вулер и Акелд перестали существовать в шестидесятые годы. Где же Люк взял билет?

– Или это не его. Да, Рауль?

– Вуф!

   Скверное февральское утро. Скверное настроение. Тусклое небо осыпается шелухой снежинок; мне холодно, и никак не спрятаться от ветра. Он забирается под куртку, которая слишком велика, прячется ледяным комком за пазухой, кусает уши и нос… Господи, да что же это!

   Слева от здания станции – река в низине и высокие арки железнодорожного моста-виадука. Мне всегда кажется, что по нему вот-вот помчится старинный поезд – чадя клубы дыма, трубя паровым свистком… Сейчас там пусто.

   В школу я не пошла – не сумею успокоиться, пока не выжму все из зацепки.

– Здравствуйте, помогите, пожалуйста…

   Белокурая кассирша стучит ногтем по надписи "Билеты не возвращаем".

– Нет, вы не поняли, просто расскажите, откуда он? Что-нибудь…

– Девочка, тебе нужно обратиться в другое место.

– Но…

– Одна что ли тут?! – недовольный голос сзади. Я и не заметила, как собралась очередь. Пальцы с билетиком начинают коченеть.

– Пожалуйста! Мой брат пропал…

– Это же дочка Пинк-Ботлов! Такая же, как братец, – никакого уважения к старшим!

– Заткнитесь!!! Вы не знали моего брата!

– Пффф, – женщина в шляпке чинно фыркает и отворачивается.

– Пожалуйста, – снова гляжу на кассира, – любая…

   Мужчина сзади отталкивает меня.

– Не трогай!!! – я вдруг понимаю, что на этот визг обернулись почти все посетители станции.

   Наглец спокойно наклоняется к окошку:

– До Алнмута.

– Я еще не договорила!

– Иди отсюда, пока я не отвел тебя к родителям! Ты не должна быть в школе?

– Иди… сам!!!

   Я пытаюсь вдохнуть и не могу. Только открываю и закрываю рот, как рыба на берегу. Небо темнеет… Нет, не падать, присесть. Ничего, что на снег. Холод – это не страшно, надо только дышать.

– Ааа, – в легких пусто, не хватает позвать на помощь.

   Майя, борись.

   Скрежет в горле – короткий вдох.

   У меня все в порядке. У меня все в порядке. Дыши.

   Жду, пока поток людей уменьшится, и снова подхожу к кассе.

– Ах, – кривится белокурая работница. – Ну, давай свой билет.

   Вертит бумажку, морщит лоб:

– Эти станции много лет закрыты. Не знаю, чем тебе помочь. Разве что… Сейчас напишу номер моей подруги. Она, кажется, говорила, что работала с бывшим начальником станции Илдертона, это на той же ветке. Боюсь, все…

   Мередит Питерс – Кевин Саммерхауз – Руперт Перебрайт. Рука устает держать телефон.

   Симпатичный автобусик везет меня по проселочной дороге. Внутри тепло и уютно; снежинки за окном тихо кружатся и простыней накрывают мерзлые поля. Иногда посреди такого белого квадраты видны следы. Оборотни в Нортумберленде?

   "Сенсация! Человек-твидовый-пиджак похищает скот!"

   Знаете, если бы я могла стать животным, точно не выбрала бы тигрицу или лошадь, как большинство. Всегда хотела быть огромным добродушным сенбернаром, который любит ездить на машине – высунет голову в окно и жмурится от ветра, от удовольствия, от своего простого собачьего счастья. Мне бы наверняка закладывало уши – потому что, когда быстро едешь и опускаешь стекло, то всегда закладывает от потока воздуха. Но разве сенбернаров волнуют такие вещи? Ву-уф! Вуф!

   Вот интересно, кто бы тогда нас с Раулем выгуливал: папа или мама? Лучше бы папа – он любит поговорить с песиком.

   Деревушка Хорнклифф напоминает собрание эклеров, маленьких и разноцветных, – они словно сгрудились вокруг дорожек и активно обсуждают, у кого вкуснее глазурь. Руперт Перебрайт под стать месту – немолод, лысоват и пышен; но глаза добрые.