Петербургский сыск. 1870 – 1874

– Это самые смирные и доверчивые существа, – обнажил в улыбке Андрей жёлтые зубы, – это люди злые, а они добрые.

– Почему люди злые? Не все же одинаковы?

Андрей с любопытством посмотрел на сыскного агента.

– Зло творят многие, – и спрятался, словно в улиточный домик, не отвечая ни на один вопрос.

Вечером Назоров докладывал начальнику сыскной полиции:

– Вы оказались правы. Подполковник Вознесенский приезжал в столицу на встречу с дамой и никогда не пытался встретиться с отцом, он для него попросту не существовал. Но вот слуга барона Корфа Еремей, воспитывавший с детских лет Павла Леопольдовича, так привязан к нему, что решил оградить хозяина от неприятностей, которые сулили в случае, если измена жены Ираиды Карповны станет явной. Поэтому он с сыном Андреем, который помешался рассудком после смерти матери, совершили покушение на присяжного поверенного, я бы сказал неумелое, иначе он скончался бы на месте.

– Есть доказательства, что это они совершили?

– Я могу найти оружейный магазин, в котором, думаю, опознают Еремея. Такую покупку он бы не стал поручать другому. Хотя свидетели видели убегающих со спины, но с городовым кто—то же разговаривал и наверняка полицейский узнает Андрея.

– Достаточно, – сказал Путилин. – Значит, слуга оберегал семейный покой барона?

– Именно так, – удручённо произнёс Назоров, – а значит, его попытки оградить Корфа от неприятностей оказались тщетными, в судебном процессе всё всплывёт.

– Это верно, – Путилин прищурил глаза, – но от пункта третьего тысячи четыреста пятьдесят третьей статьи Уложения, говорящей о нанесении смертельных ран, просто так не отмахнуться.

– Видимо.

– Ступайте.

– Брать под арест отца с сыном?

– Пока не надо.

Путилин долго ходил по кабинету, заложив руки за спину. Выражение лица постоянно менялось и губы шевелились, словно он разговаривал сам собой, что—то доказывая и что—то отвергая. Потом сел за стол, обмакнул перо в чернила, снял каплю и написал:

«В связи с недостаточностью собранных сведений и непричастностью указанных господином Вознесенским лиц, производство расследования покушения отложить до новых обстоятельств, позволяюших продолжить следствие».

Простое дело. 1873 год

Было зябко, ветер с утра гонявший по земле сухой снег, стих. Холода не ощущалось, но городовой, важно вышагивающий по Спасской, был не прочь сесть у горячей печки и выпить стакан обжигающего чая, а может рюмочку чего—нибудь покрепче. Пошел пятый час. Декабрьская темнота незаметно поглотила город. Фонари давали хоть и тусклый свет. но его было достаточно, чтобы служивый видел всю улицу от Екатерининского канала до Садовой. Снег пронзительно скрипел под ногами, замирая в тишине опускающегося вечера. Городовой потянулся, взглянув на чернеющее небо, на котором не появилось ни одной звезды. «Опять тучи, – мелькнуло в голове, – опять повалит снег».

Когда из доходного дома Дмитриевского выскочил растрепанный человек в расстегнутом пальто, городовой направился к нему. Даже в свете фонаря было видно, что он бледен, губы дрожат, в глазах блестят безумные искры и он непрерывно шептал: «Я должен объявить, я должен об этом объявить!»

Увидев человека в форме, выскочивший из дома негромко произнёс: « Я стрелял в него!»

– Успокойтесь, – спокойным тоном сказал городовой, – расскажите, что стряслось.

– Я, он, – голос дрожал. Руками закрыл лицо, сквозь всхлипы слышалось, – он сам виноват, он нанес мне обиду, он, он, – плечи беспрерывно тряслись.

– Пройдемте в участок, – полицейский обнял за плечи молодого человека, – там и разберемся.

– Я не хотел, зачем с тростью—то, – плечи тряслись в рыданиях, – зачем же он так? Зачем?

Дверь квартиры начальника сыскной полиции господина Путилина отворила Глаша и сразу же приняла недовольно—ворчаливый вид..

– Ходють и ходють, сколько можно тревожить Иван Митрича? Что ни воскресный день, так без него не обойтись, злодеи, вишь ли, в городе буянят, убивцы своих мадамов убивають, словно наровят подгадать к этому дню, – повернулась спиною и прошаркала в кабинет Путилина.

– Иван Митрич, – раздавалось недовольное ворчание по квартире, что снимал начальник сыскной полиции, – тута снова ваш молодец

– Зови, – послышался в ответ усталый голос хозяина.

– Хоть бы одежонку свою скинул, – раздавалось из прихожей, – снег, снег—то отряхни. Глянь, молодец, не хватало после тебя лужи по хватире гонять.

В открытой двери вначале появилась взъерошенная голова, а потом и весь Миша Жуков, молодой помощник, застыл на пороге.

– Что там застыл? Проходи, – кивнул головою Путилин и указал на стул. – Только не части, а по порядку.

Жуков огляделся, хотел на стол положить шапку, которую держал в руках, но постеснялся и присел на краешек резного стула, оббитого синим бархатом.