Петербургский сыск. 1870 – 1874

– Никак, наш Озерский – Кондратьев —Михайлов ни в чем не сознается, пока каждое его действо не будет доказано нами. Есть некоторые соображения. Надо проверить все ссудные кассы на предмет заклада облигации государственного внутреннего займа за номером ноль– девять– пять– пять —девять– девять и кольца с бриллиантами, потом установить, где был наш арестованный двенадцатого числа сего месяца.

– За день не управиться, – посетовал Жуков.

– Бери всех свободных агентов, но чтоб завтра я имел сведения об этой бумаге.

– Иван Дмитриевич, – после стука в дверь вошел дежурный чиновник, – К Вам просится на прием госпожа Михайлова.

– Что значит я прошу? – вслед за ним влетела фурией Евдокия Павловна. – Что значит прошу? Я требую встречи с сыном, мне надоели ваши подозрения. Какие убийства, мой Сережа в жизни мухи не обидел. Где он? Что с ним? Я требую провести меня к нему.

– Сударыня, – тихо произнёс Путилин, – Вас сын обвинен не в одном, а в двух убийствах, – госпожа Михайлова прикрыла рот платком, – мне неприятно об этом говорить, но я вынужден отказать Вам в свидании, – но покрасневшее лицо Евдокии Павловны говорило о новой вспышке гнева, что начальник сыска добавил, – хотя я не против вашего свидания и ни слова об обстоятельства дела, иначе встреча будет прервана.

И он распорядился, чтобы арестованного провели в комнату для встречи с матерью.

– Миша, – прошептал на ухо Жукову Иван Дмитриевич, – ты будешь присутствовать при их рандеву, запоминай все непонятное: имена, названия, места. Я надеюсь на тебя.

Спустя час пришел с докладом Жуков.

– Разговаривали о семейных делах, ничего сказано не было, вот только слово было произнёсено Раких.

– Раких, Раких, – повторил Путилин, – давай живее на Садовую, там ссудная касса Ракиха. Живо.

– Облигация была заложена господину Ракиху в середине декабря под фамилией Новосельцев, тогда же ему предложено в заклад и кольцо с бриллиантами, но с кольцом не получилось, а облигация была выкуплена 8 января и через три дня заложена Сурову.

– Миша, копайте землю, но чтобы завтра у меня была ясность: куда подевалась облигация.

– Постараемся.

– Меня зовут Михаил Дождиков, – нахмуренные брови сошлись у переносицы, – я к Вам по важному делу.

– Я – Путилин, начальник сыскной полиции.

– Господин Путилин, я не намерен участвовать в обмане нашего правосудия, вот, – он положил перед Иваном Дмитриевичем записку, написанную мелким бисерным почерком.

«Миша! Я попал в затруднительное положение, грозящее мне большими неприятностями. Прошу тебя поговори с нашими друзьями Колей и Ириной, чтобы подтвердили. Мы 12 числа сего месяца собирались вечером у меня дома, чтобы отпраздновать день именин нашей дамы. Почему у меня? Просто собрались из—за того, что я приболел. Прошу не откажи в просьбе. Сергей»

– Господин Путилин, в тот день, как указано 12 января, мы не встречались и я не хочу быть причастным к делам Михайлова.

– Благодарю, господин Дождиков, а кто указанные Коля и Ирина?

Он назвал фамилии и адреса.

– Вы помогли нам в изобличении преступника.

– Что он сотворил?

– Господин Михайлов убил из корыстных побуждений двух человек.

– Подлец, – сказал Дождиков, – и нас подбивал говорить неправду.

– Кто Вам передал эту записку?

– Господин Путилин, не спрашивайте меня об этом.

– Евдокия Павловна?

– Да, – прозвучало слишком тихо, но Иван Дмитриевич расслышал.

– Иван Дмитрич, наши розыски стоили усилий, мы отыскали облигацию, хотя нужно просить прибавки на новую обувку.

– Посмотрим и где же нашли?

– В кассе господина Юсова, она сдана под собственной фамилией нашего задержанного – Михайлов 13 числа.

– Что ж в этом деле стало все на свои места.

– Но это не все.

– Что еще?

– Там же сдано в заклад и разыскиваемое кольцо с бриллиантами, – после некоторого молчания произнёс Михаил.

– А у меня для тебя тоже хорошая весть, – теперь Путилин выдерживал минуту молчания, интригуя своего помощника, пока не выдержал паузы и не добавил, – убийца через госпожу Михайлову отправил записку, чтобы его приятели подтвердили будто бы они весь вечер 12 числа провели вместе, отмечая именины, а знакомец не захотел, как он выразился, участвовать в обмане правосудия.

– Я не могу поверить, что пойман такой хитрец.

– Таков наш долг, чтобы злодеи были наказаны и чтобы они знали, какова не была бы их хитрость, но на нее найдется истина, которая перевесит чашу весов в сторону правды.

– Вы не хотите больше ничего мне рассказать?

– Не имею ни малейшего желания, – тяжелый взгляд буравил начальника сыска.

– В Ваших же интересах пояснить мне и о деньгах, и об этой бумаге, – Иван Дмитриевич положил на стол синий билет – облигации государственного внутреннего займа, – Вы ее закладывали и господину Ракиху под фамилией Новосельцев, и Господину Юсову под своим собственным именем, и безвременно почившему господину Сурову под фамилией Кондратьев.

– Это запрещено законом? – молодой человек вел развязано, словно не понимая, что против него собираются неопровержимые свидетельства его причастности к преступлению.