Петербургские трущобы. Том 1

– Ну, брат, бери! – откликнулся Бероев, взволнованный нетерпением и радостью неожиданной надежды. – Ты ведь мне точно гору какую с плеч свалил… Только спасай, Бога ради! Поддержи меня! Покажи все, как знаешь, по правде!..

– Да уж насчет эфтих делов будьте без сумления, мы и без денег постоим… барин-то вы, вижу я, хороший – ну и, значит, конец!.. Уж я энту сволочь, голландку-то, допеку, потому скареда ехидная: николи-то с нее, каков он гривенник есть – так и того-то, почитай, не увидишь, хошь бы в самый великий праздник Христов! А за депозитку, значит, коли уж вам охота такая, благодарствуем. Выпьем малость самую за вашу милость, дай Бог здоровья!..

И дворник с поклонами проводил его за ворота.

Бероев, прыгнув в санки первого случившегося извозчика, отправился немедля в часть – передать приставу вновь собранные сведения и порадовать жену доброю надеждою. Он был слишком взволнован в эту минуту, которая казалась ему целым веком, от нетерпения разъяснить поскорей всю истину запутанного дела.

Дворник постоял у ворот, поглядел ему вслед, потом развернул ассигнацию.

– Ишь ты – синяга[336]! – не без удовольствия мотнул он головою. – Чудак, шальной барин-то какой, синягу, почитай, ни за что отвалил. Ну да ведь и то – теперичи, значит, в часть меня тягать станут, от дела свово отбивать – так оно за труды ништобы. Да гляди, потом и сотнягу, может, отвалит, коли покажу, значит, как оно есть по совести – это, стало быть, на руку нам!.. Синяга!.. Эко дело какое! Надо быть, горе-то не свой брат… Пойти нешто в харчешку, хлебнуть малость за его здоровье… Право, пойти бы!.. Можно!..

И он, махнув рукою, весело зашагал по направлению к ближайшей харчевне.

XXIX ХЛЕБОНАСУЩЕНСКИЙ И КОМПАНИЯ ПОРЮТ ГОРЯЧКУ

И – распрекрасная столица,
Славный город Питинбрюх;
Шел по Невскому пришпехту
Сам с перчаткой рассуждал! —

пошатываясь, выводил залихватские нотки дворник Селифан Ковалев, возвращаясь к своим воротам из харчевни, около часу спустя по уходе Бероева.

У ворот повстречался он с Рахилью, которая шла из мелочной лавки с какими-то покупками в руках и остановилась, посмеиваясь на веселый вид захмелевшего Селифана.

– Ты чего это, песья дочка?.. а?.. Ты что? Для че бельмы-то вылущила на меня?.. Хмелен я? Ну так что ж, что хмелен? Слаб человек, грешен человек – потому, значит, я пьян… А вам смешно?.. Вот погоди, завтра-те вместе с голландкой твоей – обеих к Исусу потянут – так ты там зубы-то поскаль!

– Куда-а? – ухмыльнулась, прищурясь на него, Рахиль.

– А туда, где тебе Кузьмину тещу покажут да попотеть заставят – в часть, значит, к следственному. Аль забыла, как намедни звали?

– Зачем в часть? – недоверчиво спросила Рахиль.

– А там уж обозначится зачем!.. Там ужо доведают, куда вы с голландкой ребенка-то скрали.

– Какого ребенка?

– А того, что барынька-то у вас на спитании оставила.

По лицу еврейки пробежало беспокойное облачко.

– Чего похмырилась?.. Аль не вкусно?.. Ась? – продолжал меж тем Селифан, загораживая ей дорогу. – Ты думаешь, вам оно с рук так и сойдет? Нет, брат, шалишь! Поперхнешься!.. Неповинного человека не моги запорочить! Правда-то Божья выплывет!.. Вы думаете, там ваших делов никто и не знает? ан нет, врешь, шельма! – я знаю: Селифан Ковалев и докажет, значит!

– Что ты знаешь-то? Ну что ты знаешь? пьяная твоя рожа, – беспокойно наступала на него еврейка.

– А то я знаю, что у вас ребенок был, а теперь нетути, а ты его со двора снесла, а теперича перед следственным обе зарекаетесь: знать, мол, не знаем. А мне оно известно, я на вас, иродов-кровопивцев, и докажу начальству, потому – барин-то добрый – вона, синягу ни за што дал… а от вас, каков он гривенник есть – и того не жди!.. А я выпил, дай Бог ему здоровья… и сам завтра с вами пойду… Вот оно что!..

Хмельной Селифан долго еще бормотал на эту тему, только уже сам с собою, потому что Рахиль после этих слов озабоченно и поспешно шмыгнула мимо его – поскорей сообщить своей барыне, что дворник, мол, болтает недоброе что-то.

У страха глаза велики. Акушерка, выслушав и раза три внимательно переспросив свою служанку во всей подробности – насколько та могла передать ей разговор свой, – очень встревожилась и немедленно послала ее к дворнику, с поручением, чтобы тотчас залучить его к себе на квартиру. Ей хотелось самой разузнать от него, в чем дело, и задобрить какою-нибудь подачкою. Она высунулась в форточку – дворник бродил себе по двору и все еще бормотал про гривенник и синягу.

– Селифанушка! А Селифанушка! Подымись-ко сюда, голубчик!

– Для че вам?

– Надо… Подымись, я тебя чайком попою…

– Ладно! Теперича так и чайком, а то и гривенника николды не дождешься! Некогда ходить мне по чаям… Вот ужо в части повидаемся!

Маневр не удался. Кулак-баба спешно стала одеваться и, встревоженная, поскакала прямо к великому юристу и практику за надлежащими советами – потому дело такое, что и ума не приложишь.