Пьесы

АНДРЕЙ ФЕДОРОВИЧ. А чего им говорить? Схоронил я свою Аксиньюшку, хочу ее вещицы бедным раздать, и платьица, и рубашечки, и чулочки...

ПРАСКОВЬЯ. Аксинья! Очнись!

Прасковья что было силы принялась трясти сгорбившуюся над кучкой белья фигурку в широковатом зеленом кафтане.

АНДРЕЙ ФЕДОРОВИЧ. Да что ты говоришь, Параша? Что ты покойницу зря поминаешь? Умерла моя Аксиньюшка, царствие ей небесное, а я вот остался. Я еще долго жить буду, чтобы ее грехи замолить.

ПРАСКОВЬЯ. Да что же мне, отца Василия звать? Чтобы он пришел и сказал: Андрей Федорович умер, а ты, барыня Аксинья Григорьевна, жить осталась?

АНДРЕЙ ФЕДОРОВИЧ. А зови, милая. Придет он и скажет: день добрый, сударь Андрей Федорович, каково тебе без твоей Аксюши? Померла, бедная, без покаяния, тебе теперь за нее по гроб дней твоих молиться... Пока не замолишь — страдать будет, чая от тебя лишь спасения...

Прасковья в изумлении следила, как вываливались на пол платья, простыни, наволочки, шубка...

АНДРЕЙ ФЕДОРОВИЧ. Я — Андрей Федорович. С чего вы все решили, будто я умер? Умерла Аксиньюшка, а я вот жив, слава Богу. Есть кому за нее молиться... Вещицы раздам, сам странствовать пойду... А ты, Параша, тут живи. Деньги наши с Аксиньюшкой возьми в шкатулке, в церковь снеси, пусть там молятся за упокой душа рабы Божьей Ксении. А сама живи себе и бедных сюда даром жить пускай...

Андрей Федорович встал, перекрестился на образа. И поднял глаза вверх.

ПРАСКОВЬЯ. Что это ты, сударыня? Что ты там на потолке-то сыскала?

АНДРЕЙ ФЕДОРОВИЧ. Нехорошо так жить. Знаешь, Параша, почему наши молитвы до Бога не доходят? Я — понял! Между нами и Богом — потолки, чердаки, крыши разные. Они — мешают. Под открытым небом нужно молиться. Так молитва уж точно дойдет. Вот так я за свою Аксюшу молиться буду, за ее грешную душеньку. И жить так буду. Под открытым небом...

Андрей Федорович выпрямился, поправил треуголку, одернул кафтан и вышел.

ПРАСКОВЬЯ. Ахти мне... За отцом Василием бежать!.. Пусть вразумит!..

Сцена восьмая

Спеша к отцу Василию, Прасковья встретила его на улице.

ПРАСКОВЬЯ. А я к вам, батюшка.

ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. А я к тебе. Что ж за барыней плохо смотришь? К попадье бабы прибежали — полковница Петрова, сказывали, у Сытина рынка бродит. Мальчишки за ней увязались! Все ее трогают и спрашивают, а она отвечает — не троньте, я Андрей Федорович! Ступай скорее, забери ее! Ты за ней следи — с тебя за нее Господь спросит. А там ведь и до воды недалеко. Утонет, гляди...

ПРАСКОВЬЯ. Я уведу, запру, да только ведь убежит. Блаженные — они хитрые, батюшка, а я-то проста. И как с ней быть — не понимаю. Имущество-то свое раздаст, опомнится — хвать, а его уже и нет. С родней говорить не желает, а дом мне отдать решила.

ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Ты ступай-ка к начальству покойного. Ей ведь как вдове за него еще и пенсион положен. Пусть придет кто-нибудь, вразумит, запретит. А я как быть — право, не ведаю...

ПРАСКОВЬЯ. Надо же, что на ум взбрело... Помереть без покаяния додумалась вместо мужа — как будто Господь с небес не разберет, кто муж, а кто жена... И жить под открытым небом...

ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. А ты ей не потворствуй! Или потворствуй, но в меру... чтобы с собой чего не сотворила...

ПРАСКОВЬЯ. Может, и не сотворит, батюшка. Она сказывала — я-де теперь Андрей Федорович, я долго жить стану.

ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Поглядим... Ну, беги, ищи ее...

Сцена девятая

По берегу реки металась в непогоду Прасковья. Дождь-косохлест и ветер мешали ей идти. Накинув на голову подол, она пробивалась наугад, приседая и крестясь от каждого страшного раската грома.

ПРАСКОВЬЯ. Аксинья Григорьевна! Сударыня! Да куда ж ты запропала? Аксиньюшка! Ах ты? Господи... Неровен час, в реку сковырнется... Аксинья Григорьевна! Госпожа Петрова!..

Ответа не было и она встала, в полной безнадежности опустив руки, под проливным дождем. Но собралась с силами — и снова кинулась высматривать хозяйку.

ПРАСКОВЬЯ. Аксиньюшка! Поди ко мне! Промокнешь, в горячке свалишься! Ради Христа, Аксиньюшка!.. Да где же ты?.. Молчит! А ведь поблизости бродит... Андрей Федорович! Андрей Федорович!..