Пестрота отражений

– В чём дело? Что-то не так с ребёнком? Камышик, подойди ко мне, ты меня пугаешь.

В подтверждение его словам пульсометр начинает пищать чаще.

– Камышинка, я не думаю, что стоит растягивать это удовольствие, – замечаю я, садясь. – Да и время поджимает.

– Объясните ему, – просит она, прислоняясь спиной к двери. Как бы не рванула куда-нибудь…

Чача переводит выжидательный взгляд на меня. Ну, я так я.

– Камышинка – не человек, – произношу я по возможности чётко и ровно.

Повисает короткое молчание, потом Чача нетерпеливо говорит:

– Это я знаю. Дальше что?

Я удивлённо вскидываюсь и оглядываюсь на Камышинку. Она тоже воздух ртом хватает.

– Знаешь? Как ты узнал?

Чача поджимает губы.

– Я вроде бы не давал повода считать меня дураком, – ворчит он. – Что ты думаешь, я за восемь лет не заметил ни одной странности? Ты не очень-то и скрывалась – все эти полночные купания, сырая рыба на завтрак, обед и ужин.  Даже мать заметила, что после тебя сток ванны забивается чешуёй, а не волосами. Не говоря уже о том, что я тебя вытащил из реки, где ты сидела под водой и пузырей не пускала. Я за тобой наблюдал с полчаса, прежде чем ты меня заметила.

Камышинка прячет лицо в ладонях и прижимается к двери, но, к счастью, чтобы её открыть, надо нажать на ручку, а на это внимания речной дочери не хватает.

– Как же так, – бормочет она. – Так не должно быть… Ты должен был всё забыть и не обращать внимания…

– Не обращать внимания! – фыркает Чача. – Ты это говоришь человеку, которому катышки на одеяле снятся в кошмарах. Нет, безусловно, после встречи с тобой я стал меньше обращать внимания. До того было намного тяжелее. Но я ещё вот что заметил: пока ты рядом, я ни о чём не думаю, но стоит уехать, и через два-три дня вопросы одолевают.

– Как ты вообще можешь оставлять меня так надолго? – возмущается вдруг Камышинка. – Так не должно быть! Тебе должно быть невыносимо и на шаг от меня отойти, и взгляд отвести!

Чача пожимает плечами.

– До встречи с тобой я другому человеку в глаза посмотреть вообще не мог, а ты хочешь, чтобы я взгляд не отводил. Твои чары на таких, как я, не рассчитаны. Ну ладно, что ты теперь-то злишься на меня? Разве у тебя со мной плохая жизнь?

– Ты всё это время знал, а мне даже не обмолвился, – упрекает его Камышинка.

– Ну я так рассудил, если б ты хотела мне что-то о себе рассказать, так рассказала бы. Что я буду тебя тормошить? Ты меня тоже не особо расспрашивала, как мне жилось до тебя. Камышик, – Чача протягивает к ней руку в подзывающем жесте. – Ну иди сюда, что ты там жмёшься, как будто я тебя могу обидеть?

Камышинка оставляет дверь в покое и подходит, с трудом умостившись на жёстком стуле.

– В чём дело-то? – снова спрашивает Чача. – Ты двоих родила и не заметила, а сейчас-то что?

– То были мальчики, – поясняю я, когда становится ясно, что Камышинка не собирается отвечать. – А вот девочка не будет похожа на человека. Она станет новой речной дочерью.

Чача хмурится, и Камышинка обхватывает руками живот, как будто не хочет, чтобы он смотрел.

– Это, значит, она тоже одной сырой рыбой будет питаться? – спрашивает Чача. – Надо ещё рыбака нанять?

– Не надо, – шепчет Камышинка, мотая головой. – Надо будет её выпустить в реку. Она сама себе пропитание найдёт.

– Что, прямо новорожденную? – ужасается Чача. – Давай хоть сначала, я не знаю, в аквариум?

– Покажите ему, – еле слышно шелестит Камышинка и снова прячет лицо в руках.

Я послушно открываю снимок со сканера и предъявляю Чаче. Теперь, когда первый шок прошёл, я понимаю, что то, что я приняла за крылья, на самом деле плавники, растущие у девочки на руках, ногах и… хвосте?.. Стараясь не утонуть в этом осознании, я объясняю Чаче, каким образом получен снимок, хотя он не очень-то слушает.

– Я так понимаю, – бормочу я для фона, – что человеческую форму девочка научится принимать ко взрослому возрасту.

– Так это что же, – наконец включается Чача, и я чувствую, как на соседнем стуле Камышинка вздрагивает, – она так и будет в реке жить дюжину лет? Она меня потом и не узнает.

Камышинка хлопает ртом уже совсем по-рыбьи. Что-то мне подсказывает, что узнавание молодой речной дочерью её невольного отца – это проблема, о которой Камышинка задумывалась в последнюю очередь.

– Она… будет кусаться, – наконец отвечает Камышинка. – Вещи портить…

– Мгм, – Чача принимается теребить подбородок, погрузившись в раздумья, – Может, ей отдельный дом построить? С прудом. – И, когда Камышинка не выказывает энтузиазма, добавляет: – Нет, ну а как она зимой в реке одна?

–Давайте, – говорю, – вопрос её проживания решим чуть позже. Меня сейчас волнует другое. Роды речной дочери сопряжены с определённой опасностью, и мне не хотелось бы рисковать. Нам лучше не дожидаться естественных родов, а вмешаться оперативно. И это надо делать как можно скорее, потому что срок поджимает.

Чача смотрит на меня таким взглядом, каким он обычно изучает выданный Азаматом список дел, а потом начинает отрывать от себя трубки и датчики.

– Ку-уда! – Я хватаю его за руки, но поздно.