Пестрота отражений (СИ)

Буквально на пороге дома ей позвонила Хотон-хон.

— Иди в Дом целителей быстро, — сказала она напряжённым голосом. — Когда ещё такое увидишь.

Арай примчалась почти бегом. Исар не отставал — он в свете их разговора не собирался отпускать её одну. В фойе мальчик за стойкой махнул ей, куда идти, а Исара задержал, мол, целительские дела. Арай рванула к интенсивной терапии. Там на кровати в полном одиночестве сидел очнувшийся Чача и нервно таращился в окно между палатой и коридором. Арай подумала, не к нему ли звала Хотон-хон, тут услышала шарканье двери за углом и свернула в смотровую. Там Хотон-хон и нашлась, а с ней Яна-хон, Чикир и князь. Стоило Арай войти, как её чуть не сшибла ворвавшаяся следом Задира.

— Я ж только что тут была, — заявила она. — Что случилось?!

— Смотрите.

Помещение было разделено на две части большим окном. В дальней стояла кушетка, ширма и большой сканер, а в ближайшей, где все и толпились, находился пульт управления сканером и экраны, на которые выводились с него изображения. В сканере стояла Камышинка — в одной нижней рубашке, с трудом различимая, но узнаваемая сквозь матовое стекло стенок сканера. На экране пошевеливалось чёрно-белое изображение её нутра, Арай различила позвоночник и пару органов. Но центральное место занимал огромный плод — косматый, с крыльями и открытыми немигающими глазами.

— Муданжцы, — сказала Хотон-хон всё тем же неестественным голосом, — и муданжки. Есть идеи, что тут вообще происходит?

21. Лиза

Мы всем табором приводим Камышинку к Чаче, который по самым оптимистичным прогнозам проснётся только завтра. Я распускаю тёток и инструктирую Камышинку насчёт трубок и аппаратов, к которым Чача подключён. Она явно переживает, но не плачет. Осторожно садится на посетительский стул и берёт мужа за руку. Я даже отвыкла от такого за годы на Муданге.

Оставив её высиживать Чачу, я ухожу заниматься своими делами. Однако когда я через пару часов прохожу мимо интенсивной терапии и бросаю взгляд в окно, замечаю, что пациент бодрствует — полусидит в кровати, оперевшись на свёрнутый диль, и даже вроде бы разговаривает с женой. Я немедленно врываюсь внутрь посмотреть, что и как.

— Хотон-хон, — гнусавит Чача с трубками в носу.

— Ты как себя чувствуешь? — спрашиваю я, не скрывая изумления. Муданжцы, конечно, живучие и регенерируют быстро, но это и по их меркам крутовато.

— Как будто меня прожевали и выплюнули, — признаётся он. — Я умру?

Я качаю головой — у него ещё есть силы на поэтические сравнения! Проверив все показатели, заверяю Чачу, что скоропостижная смерть маловероятна, но напрягаться всё-таки не стоит. Вытаскиваю из-под него диль и поднимаю изголовье кровати повыше, показывая Камышинке, как это делать.

— Не надо было её привозить, — говорит мне Чача хмуро, но без запала.

— Ты сам Азамата просил, — припоминаю я.

— Я не просил их привозить, — выпячивает губы Чача. — Только позаботиться о них, если я…

— Ничего с тобой не случится, глупый, — воркует Камышинка, гладя его по щеке. — И я сама попросила тебя увидеть. Ты же как дитя малое, когда болеешь. Переживаешь больше, чем есть той болезни.

В её голосе столько нежности, что мне даже неловко это слышать.

— Ну правильно, а тебе на последнем сроке ездить — ещё и на унгуцах летать! — об этом я переживать не буду, думаешь? — ворчит Чача.

— Кстати говоря, — вмешиваюсь я, пока мне не пришлось выслушивать ещё что-нибудь, не предназначенное для посторонних. — Чача, у твоей жены ненормально большой живот. Я боюсь, у неё могут быть осложнения при родах. Так что хорошо, что она здесь.

— Всё будет нормально, — резковато и быстровато отвечает Камышинка, но Чачу таким не убедишь.

— Я тебе то же самое говорил, — важно сообщает он. — Ты когда мальчишек носила, что одного, что второго, ты в два раза меньше была. Хотон-хон разбирается, она меня уже один раз вылечила. Тебе надо её слушаться.

— Да ничего особенного, — упирается Камышинка. — Тем более, это ведь дорого. На твоё лечение бы хватило, рыбачок, а я не первый раз рожаю, справлюсь…

— На всё у нас хватит, — возражает Чача. — Мне сейчас хорошо платят, да ещё неустойку по старым договорам вот-вот получу.

— Это тебе пока хорошо платят, — она снова тянется через живот погладить его по голове. — А потом опять не понравится что-нибудь — и полетишь.

— Да мы вроде уже привыкли к Чачиной манере вести дела, — усмехаюсь я. — Муж его ценит, и даже если Чача сделает что-то не так, мы не бросим хорошего человека в тяжёлой ситуации.

Камышинка озадаченно моргает на мужа.

— Ты… у кого работаешь-то сейчас?

Чача отводит взгляд.

— У Ахмад-хона. Секретарём.

— Ты мой умница! — ахает Камышинка, сплетая пальцы. — Я-то думала, ты всё рубашки гладишь каким-то купцам.

Чача совсем от неё отворачивается и в итоге напарывается на мой недоумённый взгляд.

— Чем меньше дома знают, тем лучше, — бормочет он. — У меня врагов хватает. Нечего тебе было приезжать, — добавляет он в адрес Камышинки. — Незачем всяким пройдохам знать, что у меня есть жена и дети.

Я задумываюсь о том, чтобы приставить к Камышинке телохранителя, но… соблазнится же.