Они находились в небольшой, скупо освещенной комнате почти без мебели. Крошечное окошко не мыли уже много лет. Похоже, его и не открывали тоже много лет, настолько спертым был воздух. Эдит задумалась о том, почему вокруг так грязно, если немцы славятся своей преувеличенной аккуратностью и любовью к чистоте. Хотя, возможно, они использовали подобную атмосферу этой комнаты при допросах, чтобы оказывать давление на обвиняемых, подавлять их и заставлять чувствовать себя неуверенно. Несомненно, нечто подобное пытались сейчас проделать и с ней.
— Эдит Пиаф — мой сценический псевдоним, — объяснила она с тяжелым вздохом. — Автор текстов моих песен, Раймон Ассо, дал мне его семь лет назад. Мое настоящее имя Эдит Джованна Гассион.
— Дата и место рождения?
— Я родилась в Париже 19 декабря 1915 года.
Полицейский сделал пометку в досье, которое лежало в тусклом круге света на столе.
— Родители?
— Что, простите?
Он поднял на нее глаза.
— Как зовут ваших родителей? Кто они? Чем занимаются? Где живут?
Эдит задумалась: «Что все это должно значить? Я слишком взрослая, чтобы мои родители представляли для кого-то интерес. А еще я сыта по горло тем, что надо проявлять по отношению к ним внимание, которого они никогда не проявляли ко мне».
Вопреки своему желанию она дала развернутый ответ:
— Моего отца звали Луи Альфонс Гассион, он был цирковым артистом. И кроме того, служил в восемьдесят девятом пехотном полку в Сансе[20], — добавила она. Не имело никакого значения, как он там себя проявил, просто в данной ситуации Эдит посчитала, что упоминание военного прошлого отца может оказаться полезным. — Он умер от рака легких в марте этого года.
Она судорожно сглотнула. Смерть отца произошла слишком недавно. Странным образом это взволновало ее. Все же отец заботился о ней больше, чем мать. Он был беззаботной пташкой, по крайней мере пока его выступления приносили достаточно денег. Но это время давно ушло. О его похоронах позаботился от ее имени Анри Конте, а она оплатила счета.
Полицейский кивнул и записал. Потом поднял глаза и выжидающе посмотрел на нее.
— Мою мать зовут Аннетта Джованна Майяр, она родилась сорок девять лет назад в итальянском портовом городе Ливорно. Она певица, ее сценическое имя — Лина Марса. Но, насколько мне известно, теперь она выступает нечасто.
Некоторые люди утверждали, что голос матери был красивее, чем голос дочери. Об этом Эдит не рассказала.
— Вы живете вместе?
Она горько рассмеялась. Смех этот не относился к юноше, задавшему вопрос.
— Я понятия не имею, где находится моя мать. Попытайтесь поискать ее среди бездомных или в исправительных учреждениях. Где-нибудь там вы ее найдете. Обычно я узнаю что-либо о ней лишь от полиции. Это происходит, если она устроит дебош, перепьет или примет слишком много наркотиков. Иногда, когда ей нужны деньги, она появляется у меня. Но она уже давно этого не делала.
Следователь все писал и писал, не торопясь.
Больше всего на свете Эдит хотелось прервать это его занятие и спросить, зачем, в конце концов, ее вызвали. Но внутренний голос подсказывал, что следует быть осторожной. Она однажды столкнулась с подобной ситуацией, когда ее задержала полиция на два дня и часами допрашивала по делу об убийстве Луи Лепле. Тогда она была еще очень наивной: плакала и умоляла, но доказать таким способом свою невиновность, конечно, так и не смогла. Хотя ее и отпустили из-за отсутствия доказательств, подозрение прилипло к ней, как лист к влажной подошве ботинка. Сегодня она решила быть умнее, действовать спокойнее и рассудительнее. Однако это означало, что надо запастись терпением в общении с этим человеком, даже если это чертовски сложно.
— Муж?
Ответ был таким же кратким:
— Я не замужем.
Он продолжал, словно не слыша:
— Дети?
Такого вопроса Эдит не ожидала. Ей стало больно, гораздо больнее, чем от воспоминаний о смерти отца и пренебрежении матери. Почти двенадцать лет назад в ее жизни был один человек, о котором она никогда не говорила, но чей образ навеки остался в ее сердце.